Борис Седов - Месть вора
– Пускай девка едет, коль хочет. – Самоед с трудом удержал усмешку. – Нам она не помеха. Вот тока лошадь у ей отдохнуть не успела.
– Лошадка божьей милостью молодая, сильная. – Трофим улыбнулся в окладистую бороду. – Да и груз у ей невелик… Так тогда сотворим на дорогу молитву и – в путь. И да поможет нам Бог.
Дабы Бог нам и правда помог, молитва в дорогу сотворялась на протяжении минут сорока, и за это время Комяк, отойдя подальше в кусты, успел выкурить несколько «беломорин». А я в последний момент вспомнил о пойманной накануне рыбе. Как-никак первый в моей жизни такой крупный улов. Жалко бросать. Но оказалось, что рыбу уже кто-то прибрал.
– Ты хариуса с ельцами куда положил? – поинтересовался я у Комяка, когда мы по окончании спасовской молитвы седлали лошадей.
– Какого хариуса? – удивленно уставился на меня глазками-щелочками Тихон. – Не видел я ничего.
Я вспомнил, что самоед, когда я отправился на рыбалку, уже сладко спал и про мой богатый улов ничего знать не может. Тогда я бросил вопросительный взгляд на Трофима.
– Рыбешку-то, что на уду вечор взял? – переспросил он и, не сдержавшись, расхохотался. – Дык туюсь рыбешку еще ночью Секач себе в нутро и прибрал. Весь день не емши, прибег, а тута глядит…
Сейчас Секач глядел на меня. Притом таким виноватым взором, словно понимал, что обсуждают его маленькое воровство. Я даже немного расчувствовался. И смущенно пробормотал:
– Ништяк, Секач, лапушка. Сожрал, ну и Бог с ней, с этой рыбой. Не протухать же ей здесь. Поехали, что ли?
– Поехали, с Богом.
Я вскочил в седло. Но перед этим внимательно прочитал на нем «…ая шко… вой езды. Инв. № 1275». Еще вчера я решил взять за правило каждый раз, садясь на кобылу, прочитывать эту надпись. Почти у каждого есть амулет или какое-то заклинание, помогающее бороться с превратностями судьбы. Так пусть будет такое заклинание и у меня. Хотя бы «…ая шко… вой езды»…
* * *К третьему схрону мы не пошли. Оставили его в стороне, решив не соваться в места, где хозяйничали военные. Плюс мусора, до сих пор надеявшиеся отыскать четверых беглых урок, которые, наверное, давным-давно уже свалили из этих мест.
То ли дивизия, то ли полк ракетчиков оседлал Тиманский кряж у самых истоков Выми. Где-то в этих краях когда-то была отгорожена зона, которую за «вредительство» довелось потоптать старцу Савелию. А теперь там отстроили большой посад, который поровну делили между собой семьи военных и местные коми. Первые стояли у «щита Родины», вторые разводили коров и свиней, выращивали на супесях скороспелую непривередливую картошку и чахлый лен. А кроме того, что те, что другие с аппетитом хлебали самогонку и шило и браконьерствовали в окрестных лесах. Так что перспектива сдуру нарваться на кого-нибудь в радиусе полусотни верст от ракетных шахт была весьма реальной. И весьма нежелательной.
Черт с ними, с местными. Случайно встретив нас в парме, они не стали бы направо-налево трепать об этом языком. Не в привычках местных подобное. «Меньше знаешь – крепче спишь», – основной принцип их жизни.
А вот как посмотрел бы какой-нибудь армейский дозор на странный квартет: спасовец-скрытник с густой бородой, старой двустволкой и без охотничьего билета; молодая девица, судя по всему, тоже из староверов; ненец, вооруженный дорогим карабином с оптическим ПСО; и, наконец, некий подозрительный небритый тип с – подумать только! – неведомым боевым дробовиком и, кстати, тоже без документов? Пожалуй, неприятности были бы нам обеспечены.
Кроме ракетчиков вторым геморроем в этих местах была небольшая зона, отгороженная верстах в тридцати от посада вниз по течению Выми. Зона, мусора которой, наверное, до сих пор находились на шугняках после месячной давности побега. Плюс после вчерашней потери дозора – сразу троих человек. И какого же черта Комяк замутил эту бодягу?!
Короче, оставить в стороне эти два источника геморроев – посад ракетчиков и зону, – было совершенно не лишним, и самоед, наутро посовещавшись с Трофимом, решил лишний раз не искушать судьбу, резко изменил курс и тут же завел нас в бескрайнее болото.
– Ништяк, я его знаю, – виновато оправдывался он. – Тут нигде и не топко, мусором буду. Да лошадь в трясину и не пойдет.
В трясину они и правда не шли, но могли переломать ноги на высоком кочкарнике, поэтому нам пришлось спешиться и, ведя лошадей в поводу, целый день плестись через густые заросли высокой осоки-резуньи или по толстой мягкой перине из мха, в которую ноги погружались чуть ли не до колена. От подобного упражнения на выносливость натужно гудели все мышцы, а мы продвигались вперед со скоростью беременных женщин, у которых давно начались предродовые схватки. И все это время, несмотря на непрекращающийся моросящий дождь, над нами вились четыре черные тучи ненасытной мошки. Если бы где-нибудь рядом пролетел вертолет, то нас легко обнаружили бы только по этой примете.
На наше счастье, погода была нелетной, и вертолетчики взяли себе выходной. Зато целый день был напрочь потерян. Мы продвинулись вперед с гулькин нос. Вернее, даже не вперед, а вбок, ибо почти все время направлялись не на юго-запад, а на север. И, голодные, измученные донельзя, устроились на ночлег уже в сумерках, выбрав для лагеря сырую узкую гриву, поросшую темным неприветливым ельником.
На этот раз Комяк не пылал таким энтузиазмом, что накануне. Пробурчал, раскладывая костер:
– Ладно, денек загубили. Зато болото прошли. Подтверди, Троша.
– Миновали почти, с божьей помощью, – подал голос возившийся у своего костерка спасовец. – Версты две-три и на подъем парма пойдет, на Кряж. Боры там, еще наверстаем.
Я облегченно вздохнул и начал возиться с палатками – одной для нас с Комяком, второй для Настасьи, – не уверенный в том, что самоед и на этот раз не раскритикует мою работу.
Но у него на это не осталось сил. Он даже не стал варить свой вечный суп из тушенки, а ограничился тем, что вскрыл две банки и поставил их на угли. А чифир и вовсе кипятил в кружке на таблетке сухого спирта. И, хлебнув горяченького, тут же скрылся в палатке. А у меня, семижильного, еще хватило силенок на то, чтобы, предварительно обрызгав задницу репеллентом, сходить в дальние кустики.
Потом, уже забравшись в теплый уютный спальник, я долго не мог уснуть и вслушивался в молитвы, которые нараспев бубнили Трофим и Настасья. Вот уж кто из нас четверьк был на самом деле неутомим! Или их, и в самом деле, поддерживала вера в Бога?..
* * *Вера в Бога, должно быть, поддерживала и двоих спасовцев, которые, не покидая седел на протяжении вот уже восьми часов кряду и чуть не загнав двух великолепных гнедых жеребцов, так и не успели пока нагнать грешницу-беглянку.
Попутанную нечистым!
Пустившуюся в мир следом за беглым татем без дозволения и благословения!
Заблудшую душу, которую еще можно уберечь от грехопадения, избавить несчастную от геенны…
Они почти сумели настичь беглецов, но… Им не хватило какого-то часа. Группа из четырех человек, среди которых была и Настасья, совершенно неожиданно свернула в большое болото, которое, насколько знали преследователи, раскинулось в ширину не меньше, чем на дюжину верст. Охотники с детства, прирожденные следопыты, спасовцы без труда определили место, где беглецы резко изменили курс с востока на север и углубились в поросшие трехаршинным тростником топи. А внимательно приглядевшись, они вскоре обнаружили верстах в полутора от себя и четверых человек. Вернее, ни самих людей, ни их лошадей, пробиравшихся через тростник, они не видели, но четыре черных, словно дымовых, столба мошки безошибочно указывали на место, где в данный момент находятся беглецы.
– Сам нечистый увлек их туда, – заметил худощавый мужчина лет тридцати с густой русой бородой и спешился. – Да поможет им Бог. Братец Игнат, пойдем мы за ними?
Спешился и второй спасовец. Он оказался выше своего спутника, хотя был столь же худощав и имел точно такую же – прямо один к одному – русую бороду. На вид ему было лет пятьдесят.
– Можно было бы, помолясь, – заметил он, – но кони устали. Падут. Болота не выдержат, братец Данила. – Игнат, который явно был старшим в этой паре, ненадолго задумался и наконец твердо вынес решение. – Нет. Сгинем. Лучше сейчас отдохнем и помолимся. Да и не ели мы нынче, а силы завтресь нужны. – И он принялся расседлывать своего коня.
Данила послушно занялся тем же.
На небольшом костерке спасовцы приготовили похлебку из молока и муки, испекли в золе несколько картошек и, наскоро поев, принялись за молитвы. Они не вставали с колен на протяжении двух часов, а их кони за это время опустошили по большой торбе с ячменем и хорошо попаслись на соседней поляне, поросшей высокой сочной травой.
– И слава Богу, – положив последний поклон, Игнат первым поднялся с колен. – Отдохнули по воле Господней. И кони кажись… В дорогу пора, братец Данила.
