Дерзкое ограбление - Йонас Бонниер
– У поваров почти то же самое, – сказал Сами.
– А я и не подумала об этом!
Когда выяснилось, что между ней и незнакомцем случайно нашлось что-то общее, Александра оживилась. Малуф остановился у дальних футбольных ворот. По площадке гулял хилый ветер: нес с собой запах выхлопных газов и ледяной холод, от которого обжигало кожу.
Не сговариваясь, все трое повернулись спиной к ветру и уткнулись в воротники курток. Тишину нарушал только низкий гул проезжающих по шоссе редких машин. Сами приминал ногами снег, окутавший траву легким белым покрывалом.
– Точно, точно, – сказал Малуф, – а еще ты, кажется, говорила, что тяжело… каждый день ездить в Вестбергу?
Малуфу хотелось, чтобы Александра вернулась к тому разговору, а она была из тех, кто легко удовлетворяет подобные желания.
Да уж, это правда, – со вздохом согласилась она, – ужасно тяжело. Вестберга – просто дыра. Я снимаю квартиру в районе Хаммарбю Шёстад и, конечно, можно ездить через Орсту, но… вечером и ночью это все равно, что поехать за границу: поезд, метро, потом еще автобус. Я пыталась найти работу в школе рядом с моим домом, но ничего не вышло, там тысяча кандидатов.
– Но ведь теперь тебя может подвозить твой новый парень, – пошутил Сами, слегка толкнув Малуфа. – Он тоже иногда работает ночью.
– Мой новый парень? – удивленно воскликнула Александра и только через секунду поняла, о ком идет речь, – Ну… даже не знаю…
Малуфа эта шутка не рассмешила. Он продолжал свой допрос:
– А еще у тебя не самые классные коллеги на свете?
– Да, это так, – ответила Александра, в этот раз немного помедлив.
Малуф занервничал: она что, стала осознавать абсурдность ситуации? Что стоит на морозе на футбольной площадке в Фиттье и рассказывает о своей бессмысленной работе совершенно незнакомому человеку?
Но он рассчитывал на то, что желание угодить победит беспокойство.
– Нет, ну на личные темы я с ними вряд ли стала бы разговаривать, – продолжала Александра. – Но на работе же так и бывает? И я ведь не собираюсь считать деньги до конца жизни…
– Нет, это ты правильно решила. Ты свободна делать то, что хочешь, правда? – сказал Сами.
– Именно, именно, – активно поддержал приятеля Малуф.
– Я замерзла, Мишель. Может быть, мы… – попросила Александра.
– Сейчас пойдем, – заверил ее Малуф, – но… раз уж мы заговорили о твоей работе…
Он повернулся к Сами и начал:
– Когда Александра в прошлый раз рассказывала о Вестберге…
Но тут же его внимание переключилось на девушку.
– Как ты тогда сказала? Что чувствуешь себя неуютно? Иногда? Потому что кто-то… как это сказать…планирует вас ограбить?
– Вообще-то нас невозможно ограбить, – возразила Александра.
– Точно, точно. Или все-таки можно?
Малуф постарался не допустить паузы, которая бы случайно повысила значимость того, что он хотел от нее услышать.
– У тебя вроде была одна идея?
Александра смущенно засмеялась, озираясь по сторонам, как будто желая удостовериться, что здесь нет лишних ушей. Но этим темным вечером футбольная площадка была совсем пустынна. Если бы кто-то и пришел, они бы увидели его издалека.
– Это как бы не я придумала, – сказала она. – Просто все обсуждают это на обеде. Те, кто работают внизу, в сейфовой комнате, думают, что они особенные, потому что туда невозможно попасть. А мы из зала пересчета считаем так: зачем пытаться пробраться в сейф? Там тысячи дверей, шлюзов, камер. А у нас в зале пересчета хранятся сотни миллионов крон и защиты практически никакой.
– Я не совсем понимаю, – озадачился Сами.
– Ну, то есть, грабить сейф слишком сложно А к нам можно проникнуть через крышу. Всего-то проделать в ней дыру – и ты в нашем отделе.
– Дыру в крыше?
– Именно, – кивнул Малуф, изо всех сил стараясь не показать свое возбуждение. – Отдел Александры находится на верхнем этаже.
– Значит, нужно войти через крышу? – переспросил Сами.
– Всего-то, – кивнула Александра.
– Как тебе такое? – рассмеялся Малуф.
То, что нужно. Мишель Малуф долгие годы – дольше, чем мог вспомнить, – пытался придумать, как попасть в денежное хранилище в Вестберге. Нигде в Швеции не хранится столько денег, как там. Но это казалось невозможным: о степенях защиты там ходили легенды. А тут раз – и план готов. Прямо под крышей есть неохраняемая комната с сотнями миллионов крон.
Несколько мгновений все трое провели в молчании.
– У меня замерзли ноги, Мишель, – сказала Александра.
– Конечно, конечно, пойдем, – согласился он и обнял ее, делясь разлившимся внутри теплом.
Они ступили на поросший травой склон, откуда можно было пройти напрямик к пешеходному тоннелю.
– Через крышу? – прошептал, кивая сам себе, Сами. – Ладно, увидимся, Мишель! Рад знакомству, Александра!
Малуф с новой подружкой скрылись в темноте.
11
Второго апреля у Карин дома отошли воды. Все произошло совсем не так, как в первый раз.
Тогда Карин и Сами приехали в роддом слишком рано. Палату им не дали, и они просидели в коридоре родильного отделения шесть часов – с двух ночи до восьми утра. А потом еще двенадцать часов продолжались роды. После обеда Сами заснул на кушетке в палате, а Карин кружила вокруг него, пытаясь совладать с болью.
Сами понимал, что сонливость – способ организма справиться с ситуацией, которая не поддается контролю, но все равно, проснувшись, он испытал угрызения совести: нет ничего хуже, чем быть рядом с любимой женщиной и не иметь возможности помочь. Он не мог ни уменьшить, ни разделить боль Карин, и сон был для него единственным выходом.
Время шло, напряжение в родильном отделении нарастало. Персонал засуетился и к ужину Сами услышал, что они шепчутся о кесаревом сечении. Но потом время наконец-то подошло, и к вечеру на свет появился Йон.
В этот раз все было по-другому. Когда они прибыли в родильное отделение, схватки были такими сильными, что медсестры и акушерка немедленно положили Карин в палату. Не прошло и часа, как вышел младший братик Йона, а спустя еще пару часов Сами уже вернулся домой.
Следующий месяц семья Фархан – Сами, Карин, Йон и новорожденный – жила как в коконе. Вместе со всем Стокгольмом они угодили под серое одеяло тучи, из которой непрестанно лил дождь. Были дни, когда они не вылезали из постели, не одевались, все время проводили с новорожденным и его годовалым братом, которые оба нуждались во внимании, тепле, еде и заботе. Казалось ошибкой позволить кому-то, пусть даже бабушкам малышей, нянчиться с ними.
И только когда апрель внезапно перешел
