Валерий Ильичев - Элегантный убийца
Пошатавшись по залу, он направился в буфет: нужен был напарник — не пить же одному!.. К тому же первому встречному легче высказать свои обиды, свое недовольство окружающим миром. Но и в буфете вышла осечка: это в прежние времена здесь коротал время всякий люд, ныне высокие цены отпугивали, и за стойками было не так уж много народа. Пассажиры предпочитали есть в зале ожидания свое, взятое из дома, либо купленное в ближайшем магазине, без буфетной наценки.
Нет, не понравилось Василию Леонидовичу на вокзале. И раньше здесь было грязно, шумно и небезопасно. Но теперь ушло самое главное: ожидание встречи с чем-то необыкновенным, новым, способным прервать течение этих похожих один на один дней и открыть перед человеком нечто такое, что объяснит ему, зачем он явился в этот мир, зачем суетится, в сущности не достигая ничего, что стоило бы таких неимоверных усилий.
— Эй, земляк, греби сюда. Место для причала имеется, — призывно машущий крупной лопатообразной ладонью мужик в серой кепке приветливо улыбался, в то время как глаза его не выражали абсолютно никаких чувств, уставившись прямо в лоб Василия Леонидовича. И незнакомец, даже не допуская возможности отказа, потеснил задом сидящую рядом тетку в платке, заставив её снять одну из многочисленных сумок. Василий Леонидович вынужден был занять освободившееся место, раз уж за него побеспокоились.
Мужик был в серых брюках и темно-синем пиджаке, из-под которого выглядывала зеленая рубашка армейского образца. Он вполне мог сойти за дачника — отставного военного, если бы не темно-синяя татуировка, густо покрывающая пальцы обеих рук диковинными перстнями. Ну да ладно, Василию Леонидовичу не до выбора собутыльника. Разопьют бутылку и разойдутся, хоть о блатной жизни в лагерях послушает — и то дело!
Новый знакомый был настроен решительно и действовал прямолинейно.
— У тебя выпить есть?
Василий Леонидович кивнул.
— Только закуски маловато, — сказал он. — Одни консервы.
— Хорошо живешь, папаша, если консервы плохой закусью считаешь. Меня зовут Георгий, можно просто Гоша. Человек я простой, в душу не лезу. Сегодня в ночь покидаю этот город. Больше здесь торчать ни к чему: дела все сделаны, да и климат стал опасным для здоровья. А выпить спокойно мы можем не здесь — тут поблизости есть одно укромное местечко. Шагай за мной и не отставай. Только рядом не иди. Ни к чему, чтобы нас вместе видели.
Спеша вслед за широко шагающим мужиком, уверенно раздвигающим сильным плечом встречный люд, Василий Леонидович запоздало подумал, что, пожалуй, приключение может быть гораздо опаснее, чем ему хотелось.
А мужик-то проницательный, сразу определил, зачем я на вокзале болтаюсь.
Пройдя в глубину зала, Григорий открыл одну из дверей, на которой ничего не было написано и можно было предположить о её служебном предназначении, миновал узкий коридор и, толкнув ещё одну дверь, обитую изнутри жестью, вывел Василия Леонидовича на поросший травой и кустами дворик. Они прошли вдоль бетонной загородки с десяток метров и оказались у лаза в заборе. Василий Леонидович, согнувшись почти до земли, пролез в дыру, зацепившись своим портфелем за острый край бетона, прочертивший на добротной черной коже бледную неровную полосу.
Оставив позади ржавые рельсы и прогнившие шпалы, они, к удивлению Василия Леонидовича, попали в райский уголок: небольшая рощица в последних лучах заходящего солнца, заросший прудик с темной застоявшейся водой…
Обойдя прудик, Георгий подошел к кустам орешника и, раздвинув их, шагнул внутрь. Василий Леонидович, оберегая лицо от ветвей, пригнутых руками спутника, нырнул вслед за ним. Здесь все было оборудовано для приятного проведения времени. Три деревянных ящика из-под продуктов служили стульями, а вместо стола был толстый пень, изрезанный желающими увековечить себя собутыльниками. На коре пестрели мужские и женские имена. Выделялись две надписи. Первая гласила: Петя, я тебя…, что одинаково могло означать неземную любовь или угрозу расправиться при удобном случае. Вторая была как крик души: Здесь с Витьком мы сидели 14 мая 1994 года — трезвые!!! Слово трезвые было яростно подчеркнуто.
— Нравится? — Георгий пытливо наблюдал за гостем. Василий Леонидович, не желая полностью подчиняться воле своего случайного спутника, ответил уклончиво:
— Да, забавно! Для меня, во всяком случае, непривычно.
— А ты привык фрикасе с жульенами жрать, что ли? — в голосе Георгия зазвучали враждебные нотки.
— Да нет, — поспешил оправдаться Василий Леонидович, от волнения поправляя узел галстука. — Просто давно в такую обстановку не попадал. Милиция нас здесь не застукает?
Георгий усмехнулся.
— Они сюда ходить не любят. Если только когда рейд проводят. А сегодня рейда не будет. Старшина у меня тут есть знакомый, подсказал бы. Ну давай, что там у тебя есть?
Василий Леонидович быстрее, чем ему хотелось бы, достал бутылку Столичной и банку лосося. Георгий крякнул от удовольствия.
— Неплохо живешь, Васюха. По нынешним временам гуляем, как буржуи недорезанные. — Он достал из видавшего виды небольшого рюкзачка два пластмассовых стаканчика и завернутый в серо-грязную тряпицу желтоватый кусок сала, а из кармана — четвертинку хлеба в газетной бумаге и половину головки чеснока. Обсиненные перстнями пальцы ловко управлялись со всеми этими приготовлениями. Из кармана брюк он достал нож с наборной рукояткой, порезал сало на ровные дольки — хоть на конкурс выставляй.
Заметив направление взгляда своего гостя, Георгий усмехнулся:
— Нравится? — и покрутил в воздухе ножом, демонстрируя, как переливаются наборные грани рукоятки. Василий Леонидович с детства любил ножи, они всегда вызывали у него чувство благоговения и желания обладать ими. Красивые вещи, ласкающие взгляд, да ещё вселяющие уверенность: попробуй, возьми теперь меня голыми руками!
Мелькнула мысль: А может, продаст он мне эту вещицу? Правда, у меня с собой всего тридцать тысяч, заначенных от жены, но вдруг уступит?
Словно угадав его мысли, Георгий покачал головой.
— Зачем он тебе? От подобных штуковин у таких, как ты, лишь одни неприятности. Я в зоне наслушался: один жене в ссоре живот пропорол, другой — приятелю по пьяному делу сердце проткнул. Слабонервным таскать нож — это все время находиться под приговором. Ну, давай сюда бутылку, выпьем, а то разговор насухую плохо идет.
Разливать Георгий взялся сам, пояснив:
— Бутылки должно хватить на два тоста. Я люблю пить с интеллигентными людьми — можно услышать много умного, да и глупого тоже. Ну что же, как водится, первый тост со знакомством.
Василий Леонидович выпил свою долю с удовольствием, и ему сразу полегчало на душе.
— Ну давай, Василий, теперь рассказывай, что там у тебя: жена-стерва загуляла, или должность другому шеф-подлюка отдал, или премию зажали? — Иронический тон Василию Леонидовичу не понравился, но собутыльник прав: с какой ещё беды мужику идти на вокзал пить водку с первым встречным? Увсех все одинаково!
— Ну, угадал я?
— В общем-то, ты прав. Только что зря об этом говорить. Давай ещё выпьем!
— Не гони, они устали, — произнес Георгий старую присказку, но водку все же разлил. — Ну так за что выпьем? Скажи тост поумнее.
— У меня умных нет, а есть традиционный, ещё со студенческих времен. Когда своей компанией встречаемся, всегда о нем вспоминаем: Ты и я — одной крови.
Георгий понимающе усмехнулся.
— Я тоже смотрел в детстве фильм о Маугли. Не то американский, не то английский — Джунгли назывался. Только вот мне сдается: насчет нас двоих ты ошибся. Я в зону ещё десятиклассником залетел. Поехали компанией за город на пикник, начался дождь и залезли с девчонками на пустую дачу. Так нам кражу со взломом припаяли. В то лето дачи высокопоставленных начальников часто грабили. Вот поселковое отделение милиции на нас и отыгралось. Девчонки свидетельницами по делу проходили, а меня с приятелем осудили. С тех пор за двадцать лет ещё четыре раза в зоне побывал. Но уже за настоящие дела: и кражи были, и в убийстве обвинялся. А ты говоришь — мы с тобой одной крови. Не передумал?
— Нет! — Василий Леонидович резким движением развязал и снял галстук и, упрямо кивнув, залпом вылил водку себе в горло. Внимательно посмотрев на него, Георгий иронично усмехнулся и не торопясь выпил свою долю.
Говорить не хотелось. Василий Леонидович, отломив кусочек черного хлеба, жевал желтое жесткое сало, заглушая его прогорклый вкус долькой чеснока.
— Хорошо пошло!
— Ну что, надо добавить? — полуутвердительно спросил Георгий. — Деньги есть?
— Есть. — Василий Леонидович поспешно достал десятитысячную купюру.
И тут сзади раздался веселый голос:
— А меня, мальчики, в долю возьмете? Ясегодня богатая! — Худенькая и гибкая гостья, легко вынырнув из овального пролома в железобетонном заборе, подошла к ним. Несмотря на жару, на ней была вязаная кофта, зеленые брюки, куртка и высокие, до колен, дамские сапожки. Как только она не запарилась? Хотя удивляться нечему: бродяжке приходится все носить на себе. Не всегда же будут теплые дни, да и по ночам спать на голой земле или на каменных плитах холодновато. Лет ей было около тридцати, и кое-что приятное в её внешности и при таком образе жизни осталось. Ее портило опухшее лицо и давно не мытые и не чесанные волосы. А вот глаза привлекали: василькового цвета, задорные.
