Андрей Воронин - Голос ангела
Глава 5
Самсон Ильич, даже сидя на зоне, следил за жизнью рынка и многое знал о каждом из своих потенциальных покупателей. Некоторые из них уже жили за границей, парочка успокоилась на кладбище – теперь им не нужны ни оклады, ни кресты, ни картины Айвазовского. Но их деньги продолжали жить собственной жизнью. Их заполучили наследники и компаньоны, остались дома, стены, на которые вешают картины, есть сейфы, в них прячут драгоценности. Жизнь продолжалась и даже стала еще более активной, деньги теперь никто не прятал.
«Вот они те, кто может выложить крупные суммы!»
Три зашифрованные фамилии находились на одной странице блокнота. Как следствие ни пыталось расшифровать записи, это оказалось сложнее, чем прочесть вавилонскую клинопись или надписи на египетских пирамидах. Систему шифра Самсон Ильич изобрел самолично, она была проста, как грабли. Но чтобы ее прочесть, надо было знать всех одноклассников Самсона Ильича. Каждому из своих клиентов он давал фамилию одноклассника, руководствуясь внешним сходством или чертами характера: Кошкин, Иванов, Петров. Простецкие фамилии, но за ними скрывались непростые люди и деньги вертелись огромные. Десять тысяч для подобных мужчин были сегодня как три копейки в советское время для директора комиссионного магазина по торговле заграничной радиотехникой.
Каждый солидный человек имеет пару каналов связи, в которые посвящает или очень близких, или очень нужных людей – врачей, адвокатов, любовниц. Эти каналы могут быть самыми разнообразными, и они со временем не меняются: официант в ресторане, бармен, бабушка-пенсионерка, врач-стоматолог, массажист, банщик.
Лукин включил телефон, набрал номер. Это был бар в дорогом ресторане.
– Сашу Новицкого, пожалуйста.
– Метрдотель сейчас подойдет. Хватило двух фраз, произнесенных Лукиным, чтобы из трубки послышался восторженный вздох:
– Самсон, ты ли это?
– А то! – сказал Лукин.
– Я не спрашиваю, почему пять лет ты не звонил, но почему не звонил два месяца, вот это позволь спросить.
– Не было повода.
– Я понимаю, повод появился, и я тебе уже не нужен? Тебе нужен человек?
– Кстати, как он? Как его левая почка?
– Левая почка у него уже новая, он сменил две жены и две почки.
– Я за него рад. На это они денег не жалеют.
– Кстати, Самсон Ильич, ты не поверишь, но он именно сейчас у нас обедает.
– С нужными людьми?
– Нет, один.
– Обслуживает его кто?
– Старая гвардия. Они и крошки сметут, и спичку зажгут, и о погоде разговор поддержат.
– Я не прошу тебя позвать его к телефону, но если он соберется уходить раньше чем я приеду…
– Я принесу ему трубку, если ты, Самсон Ильич, не собираешься испортить клиенту аппетит.
– Отстаю от жизни, забываю про радиотелефоны. Я не собираюсь просить у него деньги в долг. Хочешь фокус? Я поговорю с ним две минуты, а потом…
– Он умчится к тебе?
– Я не хочу портить твой бизнес, Саша, он закажет…
– И что это будет за заказ?
– Он закажет бутылку французского коньяка.
– Ты знаешь, какой у нас есть коньяк?
– Я, Саша, пить его не собирался еще пять минут тому назад. Теперь же поверил в свою звезду. И пусть бутылка будет стоить хоть пятьсот долларов, мне это все равно. Мой интерес в другом. Трубочку передай.
Самсон Ильич слышал шаги, мягкий гул ресторана, звяканье приборов и посуды. Затем донесся вкрадчивый голос метрдотеля, который почти шепотом произносил имя-отчество:
– Павел Изотович.
– Кто? – спросил мужчина, откладывая прибор.
– Надеюсь, вы не будете разочарованы, – интригующе сказал метрдотель.
– Алло, слушаю!
– Добрый вечер, Павел Изотович!
– Ты ли это?
– Вы говорите так, как говорил Гамлет своему отцу. Но я не похож на тень.
– Ты вернулся из страны теней. Наслышан.
– У меня, Павел Изотович, есть предложение…
– От которого я не смогу отказаться.
– По-моему, вы ни разу не отказывались от моих предложений.
– Ты знаешь толк в хороших вещах, знаешь мои слабости и этим умело пользуешься.
– Вы большой поклонник Византии. Есть вещь десятого века, подобных вещей сохранилось до наших дней, может быть, две дюжины, может, полторы. Все они имеют постоянную прописку. У меня же чистый эксклюзив.
– Саша, бутылку коньяка самого дорогого.
– Павел Изотович, скажите Саше от меня, что я выиграл пари.
– Этот Поц знал, что я закажу… – бросил Павел Изотович метрдотелю.
– На том и живем.
– Ты живешь по старому адресу?
– Конечно, я консервативен.
– Сейчас пришлю машину.
– Только без охраны, Павел Изотович, я не люблю людей с оружием и собак не люблю.
– Хороший коньяк любишь?
– Особенно в компании с хорошим человеком.
– У тебя, Самсон Ильич, вкусы не испортились. Ты не заказал стакан крепкого чифиря.
– Чифирь не бывает крепким или слабым, слабый чифирь – уже не чифирь.
– Жди, машина вот-вот под окном будет.
– Вот так да! – радостно сказал, положив трубку, Лукин. – Только крест спрятал, а его снова доставать придется. Процесс пошел.
Крест уже напитался холодом, пальцы к нему примерзали. Самсон Ильич расположил крест на листе белой бумаги, рядом с ним положил зажигалку и достал фотоаппарат. Полыхнула вспышка, и вскоре из “Поляроида” выползла еще темная и влажная фотография. Лукин просушил ее, включив вентилятор, полюбовался.
– Как живой!
Когда джип остановился у подъезда, крест уже был спрятан в холодильник, а его временный владелец стоял в длинном плаще и пшикал на себя дорогим одеколоном. Оделся Лукин безукоризненно, хотя понимал, что ему все равно будут рады: приедь он даже в телогрейке и зимней шапке, в ресторане его встретят как дорогого гостя, и даже оркестр, если метрдотелю покажется, что Лукин этого хочет, сыграет туш. Галстук Лукин не надел, по старой привычке он повязал шелковый шейный платок в мелкий белый горошек на черном фоне и расправил ворот дорогой рубашки. Он буквально слетел по лестнице, как бывало в молодые годы.
Шофер распахнул дверцу, Лукин уселся на скрипучее кожаное сиденье.
– Павел Изотович по-прежнему курит “Амфору” и пользуется одеколоном “Шанель”?
Шофер сдержанно кивнул. Лукина он не знал, видел впервые, но, если хозяин послал собственную машину по первому звонку, значит, человек этот уровня министра, а то и вице-премьера.
– Закурите? – Лукин либерально протянул шоферу пачку сигарет. Тот испуганно ответил:
– Мне не положено.
– Павел Изотович не любит, когда в машине пахнет другим табаком?
– Но сами вы курите, не стесняйтесь.
– Я и не стесняюсь.
Лукин выпустил кольцо дыма, положил голову на подголовник и, смежив веки, сквозь узкие щелки принялся любоваться вечерней Москвой.
– Мигалка есть? – спросил он.
– Есть. И пропуск в Кремль имеется.
– Не надо, лишнего шума поднимать не стоит.
Метрдотель терпеливо ждал на крыльце ресторана прибытия Лукина. Они обнялись как старые друзья.
– Ты не изменился, Саша, – подергав за мочку уха седого метрдотеля, произнес Лукин, – словно в барокамере пять лет просидел.
– И ты, Самсон Ильич, выглядишь на пятерку.
– Свежий воздух, лес, хвоя.
– Это теперь ты так говоришь, а там ты говорил – лесоповал долбанный.
– Не был я на лесоповале, Саша, я в библиотеке сидел.
– Тебя уже с нетерпением ждут.
– Веди.
Лукин даже не вытащил руку из кармана плаща, чтобы открыть дверь, охранник распахнул ее сам и замер у стены, словно был скульптурой, а не живым человеком.
– Все течет, все изменяется, – бурчал себе под нос Лукин, оглядываясь по сторонам. – Фонтаны развели, рыбочек, попугайчиков.
– У нас даже удав есть, питон, – метрдотель указал на огромный подсвеченный террариум, в котором на сухой ветке, толстый, как батон вареной колбасы, висел и переливался всеми цветами радуги питон.
– Мерзость, – произнес Лукин, брезгливо отворачиваясь.
Змей, мышей, тараканов он терпеть не мог.
– Не поверишь, Самсон Ильич, каждый вечер какой-нибудь пьяный псих просит за любые деньги приготовить ему питона. А когда я говорю, что он стоит пятьдесят штук зелени, любители экзотики сразу же трезвеют, умнеют и аппетит у них пропадает.
– Сколько он на самом деле стоит?
– Мы купили его за пятьсот, по случаю, – метрдотель подвел Лукина к двери отдельного кабинета, трижды постучал в панель из лакированной карельской березы и впустил гостя. Сам остался за плотно закрытой дверью, словно охранял ее от вторжения.
Большой стол уже был накрыт на две персоны, звучала негромкая музыка. Павел Изотович точно в таком же шейном платке, как у Лукина, пригладил бакенбарды, будто вытер о них вспотевшие пальцы, не спеша поднялся навстречу гостю.
– Сколько лет, сколько зим!
– Пять лет, четыре зимы, – отрапортовал Лукин.
