Борис Седов - Правила боя
– Поначалу, да, братва на дыбы встала, типа – а кто это такой Голова, какого хера он от всех честных урок говорит? Вызвать его на Большой сход, пусть ответ держит… Много всяких слов было сказано, а потом ничего, мои ребята поработали, объяснили, что к чему, так что люди у тебя будут…
– Какие люди? – поинтересовался я.
– А ты что – один собрался с гидрой мирового беспредела сражаться? Похвально, конечно, но, боюсь, не получится. Нет, Леша, без людей не обойтись.
– А я еще не согласился, – вяло сказал я. – Да и не могу я просто, у меня Светлана, мы крепкую российскую семью создавать будем, времени на мировую гидру совсем не остается…
– Ясно, аргументов у тебя нет, значит – согласен, – Сергачев встал и спрятал банку с леденцами в полиэтиленовый пакет, – я пойду, а ты вживайся пока в образ Великого Борца с мировым злом. Жития святых почитай, великомученика Георгия, который дракона победил, и вообще…
Он ушел, а я остался вживаться в образ, хотя слово «великомученик» мне очень не понравилось.
* * *А после этого случилась трагедия.
В номер ввалился Паша со страшным, цвета несвежего покойника, лицом. Он рухнул в кресло и начал безумно озираться, жадно хватая воздух ртом. Я присел на ручку соседнего кресла и стал с интересом его рассматривать – таким Пашу я еще не видел.
– Сергачев ушел? – наконец выдавил он из себя.
– Только что.
– А куда?
– Он мне докладывает?
– Ну да. Беда у нас, Леха! – он схватил остывший кофейник и жадно, из носика, выпил остатки воды. – Светлану украли!
Я вскочил с кресла:
– Ты чего!
– Сейчас, – он еще раз глубоко вздохнул. – Мы ходили по магазинам. Петрович сказал, води ее как можно дольше, нам поговорить надо. Вот мы по всем подряд магазинам и ходили, Светлана больше смотрела, чем покупала. Бабам же это и надо, особенно когда деньги есть, ходит и чувствует себя хозяйкой положения…
– Паша, не отвлекайся! – взмолился я.
– Так вот, зашла она в магазин, где бельем бабским торгуют, трусики там, лифчики всякие, а я на улице остался, покурить. Вторую сигарету уж выкурил, а ее все нет и нет. Ты понимаешь, это ж такой магазин, белье, его не меряют, его сразу покупают. Это в одежном я понимаю, там сколько угодно времени можно провести, одно померяешь, потом – второе…
– Па-ша! – почти крикнул я.
– Ну что, я сигарету кинул, в магазин заглянул, нет там ее. Магазин хоть и большой, но по дневному времени народу немного, и все, кто есть, как на ладони. Я – к продавщицам, не видали, мол, такой девушки? Они говорят, как же, видали, она минут пять назад с молодым человеком так-то и так-то одетым вышла вон в ту дверь. А там у них не то, чтобы черный ход, а просто дверь на другую улицу выходит, даже не улицу – переулок, Шмутцигвег называется. Там, как понимаешь, ни Светланы, ни молодого человека, вообще – ни души. Ну, я – прямо сюда…
– А позвонить не мог?
– Мог. Не допер, да и магазин этот в двух шагах отсюда, быстрее добежать…
Он вытащил трубку, набрал сергачевский номер:
– Абонент вне зоны досягаемости.
– Бля! – сказал я и рухнул в кресло.
Глава шестая
Ах, эта девушка!
В голове был безнадежный вакуум.
Мне приходилось бывать в самых разных переделках, подчас на карту ставилась моя жизнь или жизнь людей, которые были со мной. Но всегда в подобной ситуации был выбор, пусть даже выбор между плохим и очень плохим вариантом развития событий. Сейчас выбирать было не из чего, я просто не знал, что делать. Ясно было, что надо дожидаться Сергачева, но это значит – терять время. Которое может быть очень дорого…
В эту минуту раздался звонок телефона. Не сотового, которым пользовались мы трое, а того, что стоит в номере. Я осторожно поднял трубку.
– Алексей Михайлович? – спросил меня русский голос.
– Да, – ответил я, позабыв, что по германскому паспорту я – герр Кауфманн и под этим именем числюсь в гостинице.
– Прошу вас не беспокоиться, – сказал мне неведомый мужчина, и голос его был мягким, почти отеческим. – Ваша девушка – в хороших, добрых руках, и с ней не случится ничего плохого. Она нам не нужна, нам нужны вы, Алексей Михайлович. Очень нужны.
– Что вы хотите, денег? – спросил я и сразу понял, что сказал глупость. Этим ребятам не нужны были деньги, им даже не нужна была моя жизнь, им нужен был именно я…
– Нет, Алексей Михайлович, мы просто хотим встретиться с вами, встретиться и поговорить, а Светлана Михайловна будет гарантией того, что наша встреча состоится и пройдет без эксцессов.
– Согласен. Где и когда?
– Давайте прямо сейчас. Выходите из гостиницы и идите направо, до угла. Я к вам подойду.
– А как я узнаю, что это именно вы?
– Вам что, пароль нужен? – мужчина на другом конце провода явно развеселился. – Хорошо, я подойду и спрошу – «У вас продается славянский шкаф?» А вы мне должны ответить – «Шкаф продан, осталась кровать с тумбочкой» – Вас это устроит?
– Вполне, – я был зол на себя.
Имею дело с профессионалами, а затеваю какие-то детские игры в разведчиков.
– И последнее. Прошу вас, выходите один, без этого вашего дуболома, Паши, он только помешает. И нам, и вам.
Мужчина положил трубку. А я еще постоял и послушал гудки. Вариантов выхода из ситуации не прибавилось. Вот если бы он мне сказал, что будет ждать на берегу Шпрее в смокинге, с белой розой в петлице, тогда я мог бы незаметно подкрасться к нему, схватить и долго мучить, пока не узнал бы, где находится Светлана и что они с ней делают.
Оставалось одеться и, выйдя из гостиницы, идти направо, до угла…
Я вышел из гостиницы, дошел до угла и огляделся. Среди неспешных гамбургских пешеходов не было ни одного, кто хоть сколько-нибудь походил на тайного злодея-похитителя. Не было мужчин в черных очках и надвинутых на глаза шляпах, скрывающих лицо за высоко поднятым воротником плаща. Не было мальчишки-газетчика, всегда готового передать записку от злоумышленника, отпустив при этом соленую уличную шутку. Кареты с задернутыми стеклами тоже не наблюдалось.
В кармане прозвучали первые аккорды Сороковой симфонии Моцарта и я лихорадочно выхватил трубку.
– Я вижу, вы послушались нашего совета и пришли на встречу один. Это говорит о вашем благоразумии. Сейчас перейдите дорогу, и мы, наконец, встретимся.
Я – добропорядочный немецкий бюргер по фамилии Кауфман, поэтому, несмотря на зуд в ногах и во всем теле, – дождался зеленого, разрешающего переход, сигнала и только тогда пересек улицу.
Никто не набросился на меня с платком, смоченным хлороформом. Просто осторожно взяли за рукав.
– Не продаете ли вы славянский шкаф, голубчик? – спросил человек, одетый в стиле Петра Петровича Сергачева, то есть в безлико-бесцветную одежду, фасон и облик которой забывается, стоит закрыть глаза.
– Кровать осталась, – зло пробурчал я, – с тумбочкой, ети ее мать.
– Вот и хорошо, вот и славно, – с сергачевской интонацией произнес безликий. – Пойдем, посидим в скверике.
Я кивнул. Мужчина пошел впереди, не боясь, что я убегу или огрею его сзади чем-нибудь тяжелым. Должно быть, был не один, и такие же неприметные люди скрывались еще где-то в толпе.
Он выбрал пустую скамейку, стоящую в тени и немного в стороне от главной аллеи, но с видом на памятник какому-то немецкому гению.
– Прежде всего, я хочу представиться, – сказал мужчина, усаживаясь на скамейку и жестом приглашая меня сделать то же самое. – Здесь меня зовут Бруно Вальтер. Такое вот знаменитое имя.
И улыбнулся, словно извиняясь за свою невольную знаменитость. Чем был известен Бруно Вальтер я не знал и подумал, что надо будет справиться об этом у Сергачева. Если мы еще встретимся, конечно.
– Я хочу убедиться, что Светлана жива и с ней все в порядке.
– Я понимаю. Конечно, мы организуем вам встречу, более того, если вы решите сотрудничать с нами, то Светлана Михайловна немедленно вернется к вам, и вы будете жить долго и счастливо.
– Сначала я хочу увидеть Светлану, – решительно сказал я.
– Нет, – столь же решительно ответил Бруно Вальтер, – сначала я расскажу вам, что от вас требуется, и только после этого мы сможем обсудить условия вашей встречи.
– Ладно, – ответил я, потому что ничего другого сказать просто не мог.
– Хорошо, – сказал человек, назвавший себя Бруно Вальтером, – правильно. Вы благоразумны, и с вами легко общаться.
Он достал из кармана тяжелый металлический портсигар, вынул из него невиданную мной в Германии папиросу, постучал мундштуком по крышке и неспешно закурил. В чистом германском воздухе повис тяжелый дым «Беломора».
– То, что я вам сейчас скажу, является секретной информацией, причем это даже не государственная тайна, а, как бы сказать, надгосударственная. Поэтому в случае вашего отказа вы обрекаете себя и свою невесту на смерть.
При слове «невеста» сердце у меня мучительно сжалось.
