Андрей Орлов - Экипаж. Предельный угол атаки
В комнату втерлись два афганца, поставили на пол черный чай в пиалах, фигурную вазочку с печеньем. Адель вальяжно поманил одного из них, что-то сказал, обводя пальцем комнату. Афганец подобострастно закивал. Оба они пулей вылетели на улицу.
– За мебелью пошли, – объяснил Адель. – Кормят-то вас нормально?
– Для свиней – нормально, скоро лапти отбросим, – быстро сказал Серега. – Не знаю, как другие, а лично я перехожу на безразовое питание.
Летчик нахмурился.
– Вот шайтаны, говорил же я им!.. Все будет в лучшем виде, не волнуйтесь. Афганская кухня – это, конечно, не корейская, не итальянская, но достаточно, я бы сказал, калорийная. Вы пейте чай, пейте. Хороший чай. Хотя он не водка, много не выпьешь. – Летчик блеснул белоснежной улыбкой, демонстрируя неплохое знание русских идиоматических выражений.
– Так принеси, – в тон ему отозвался Карпатов. – Не верю, что не найдешь нормальной русской водки.
– Принесу, – пообещал Адель и свойски подмигнул. – Аллах, конечно, выпивать не разрешает, но вот хранить для особо торжественных случаев… Какую предпочитаете – «Посольскую», «Столичную», «Абсолют»?
– Тащи всю, – нашелся Глотов. – Не пропадет.
– Послушай, Адель! – Вакуленко со смущенным видом присел рядом с летчиком на корточки. – Скажи своему хлопцу, что часы настоящие, швейцарские, пусть отдаст браслет. А то свадьба у дочери, подарок хороший нужен. Тебе же не трудно, замолви словечко, а?
Адель, поигрывая бусинками зрачков, уставился на хронометр, всунутый ему в ладонь, поднес к глазам, прищурился, негромко засмеялся и заявил:
– Китайские товары со всего мира!..
– Да какие же китайские? – возмутился Вакуленко.
– Хорошо, скажу. – Летчик кивнул и сделал глоток из пиалы. – Качественная подделка, нашим дубинам эту науку ни за что не одолеть.
– Вот спасибо, – обрадовался Вакуленко. – А то совсем поизносились, менять не на что.
– Деньги нужны? – Адель поставил пиалу, вытер платком пот.
– Вот так! – Вакуленко чиркнул ладонью по горлу.
Адель поднял голову, посмотрел на Карпатова. Командир, помявшись, нерешительно кивнул. То же сделали Глотов и Витька. Серега состроил соответствующую мину. Дескать, состояние, схожее с любовью и ревностью. Страстно люблю деньги и ревную их ко всем, у кого они есть.
– Понятно! – Адель засмеялся. – На курсы повышения зарплаты вас еще не направляли. – Он успокоился, полез в карман, достал пачку долларов, перетянутую резинкой, и положил ее перед собой.
У русских летчиков от удивления округлились глаза.
– Знаешь, Адель, деньги, в сущности, не главное в жизни, – растерянно пробормотал Карпатов.
– Я знаю. – Адель кивнул. – Главное, чтобы они не кончались.
– Ага, – начал размышлять Глотов. – Компенсация за простой и тяжелые моральные увечья. Благородно, конечно, господин главнокомандующий.
– По две с половиной тысячи на брата вас устроит? – Адель склонил голову набок и с любопытством стал созерцать летчиков.
– Срубить бабла. – Серега ухмыльнулся. – И вторая серия: «Срубить бабла-2».
– Хорошо, три тысячи, – покладисто согласился Адель.
– Не то, – расстроился Глотов. – За простой и моральные увечья, пожалуй, многовато…
Вакуленко доверчиво потянулся к деньгам, но Карпатов положил тяжелую ладонь ему на плечо. Вакуленко вздрогнул, отвел загребущую конечность.
– За что? – спросил он, чувствуя грандиозный подвох.
– Да так, ерунда, – отмахнулся Адель. – Берите. Не бойтесь, не отнимут.
– Адель, за что?
– Что за ерунда? – забеспокоился Витька. – Чтоб молчали?
– За это не заплатят, – возразил Глотов. – Ну, пообещаем, что будем молчать. Они же понимают, что приедем домой и начнем трубить на каждом углу.
– Нет, правда, ерунда, ребята. – Летчик как-то странно глянул на «коллег». – Научите моих парней летать. А то такие оболтусы в отряде, элементарных действий повторить не могут. У вас же вся команда в сборе – пилоты, радист, штурман, бортинженер. Где я еще найду такое счастье? – Он зачастил: – Вас переселят в губернаторский дом, хорошая зарплата, отличное питание, женщин подберем, телевизор устроим. Хотя у наших идеологов телевизор – враг номер один, но ничего, обещаю посодействовать. Достойную жизнь гарантирую. Зарплата – три… с половиной тысячи каждому. Или даже четыре.
– Сколько? – Вакуленко набычился.
– Хорошо, – не сообразил Адель. – Пять тысяч.
– Сколько времени, говорю?
– Ну, сами решайте. – Адель развел руками. – Не знаю, сколько вам понадобится. Месяца три-четыре. Самое главное – взлет-посадка…
Он осекся, потому что Вакуленко внезапно дико захохотал.
– Ты что, хлопец? Ты бы сказал – два дня, я бы и то подумал! Какие три месяца? Нам домой надо!
– Взлет-посадка! – подхватил Витька. – И всего-то? Ерунда какая!..
Пилоты смеялись с истеричным надрывом. Молчали только Карпатов и Адель. Они как-то придирчиво разглядывали друг друга.
«Посадили самолет, разумеется, не за этим, – размышлял Карпатов. – Цель у них куда более благородная. Но воспользоваться оказией Аделька обязан».
– Что скажешь, Владимир Иванович? – вкрадчиво спросил Адель.
– Неловко отказывать старому приятелю. – Карпатов печально улыбнулся. – Но ребята правы. Какие, к дьяволу, четыре месяца. Максимум неделя, Адель, и мы отсюда уезжаем. Извини, ищи других желающих подзаработать. Над Кандагаром летают американские самолеты, нет?
Адель молчал. В его глазах поигрывали кристаллические льдинки.
– Подумай хорошо, Владимир Иванович.
– Пустая болтовня, Адель. – Чтобы как-то разрядить обстановку, командир экипажа приставил к голове куриное перо и сделал индейский жест. – Хау, я все сказал.
Команда засмеялась. Адель немного помолчал, встал, вздохнул, поднял с пола обломок стальной проволоки и нацарапал на стене несколько рисок.
Потом он кинул железяку под ноги Карпатову и заявил:
– На, будешь отмечать.
– Шо отмечать? – испугался Вакуленко.
– Дни. – Адель сухо улыбнулся и отправился к выходу.
На пороге он столкнулся с охранниками, которые тащили в дом облезлые табуретки, обветшалую армейскую тумбочку, и бросил им резкую фразу. Афганцы повернули вспять. Дверь захлопнулась.
– Тьфу ты! – Серега сплюнул. – Хороший у вас приятель, Владимир Иванович. Душевный.
– Нормальный был парень в училище. – Карпатов отряхнул коврик и вновь устроился на нем, чтобы продолжить чтение. – Пил, матерился, по девочкам бегал побольше Сереги.
Скрипнула дверь, в проем просунулась роскошная генеральская тулья, брякнули цацки, большая часть которых была обычными юбилейными значками.
– И все же ты подумай, Владимир Иванович.
– Хорошо, Адель, я подумаю, – нетерпеливо бросил Карпатов.
Дверь захлопнулась.
– Не будет он думать! – Серега пнул несчастную табуретку, и она превратилась в одноногого калеку.
– На хрен пошел! – примкнул к Сереге Витька.
Крик оборвался, настала оглушительная тишина. Летчики недоуменно воззрились друг на друга. Карпатов вертелся на цветастом пляжном коврике, купленном в Дубае для дачи.
– Вы что, Владимир Иванович, какое думать? – укоризненно сказал Глотов. – Я тут оставаться не намерен.
Карпатов отмахнулся, взял книгу и принялся искать потерянную страницу.
– Дело ваше, конечно, Владимир Иванович. – Вакуленко надул губы. – Но я тоже не могу оставаться.
– Правильно, – поддержал его Серега. – Каждый решает за себя. Чай, не в армии живем. Правильно? – На Карпатова он не смотрел.
– Я тут точно не останусь, – сказал Витька, покосившись на командира. – У меня на пыль аллергия.
– Нет у тебя никакой аллергии. – Карпатов вскинул глаза и внезапно рассмеялся. – Испугались, дуралеи? Подумали, что я соглашусь на этот бред? Тогда мы точно из Афгана не выберемся. Терпим, скоро консул придет.
Ночь тянулась, как бесконечная езда по проселочной дороге. Точно так же прошли и предыдущие шесть.
Едва рассвело, пленники вынесли на крыльцо свои пожитки, стали ждать и сидели так битый час. Кажется, они дождались. Распахнулась калитка, вошел громила с автоматом, угрюмо посмотрел на летчиков. Молодые люди в халатах стали заносить во двор ящики с бутылками, одеяла, перевязанные бечевой.
– Вот блин! – сказал Серега. – Опомнились, суки. Мужики, а на хрена нам столько минералки? И одеяла зачем-то. Мы разве не уезжаем?
Носильщики ушли, побросав поклажу у колодца, удалился громила. Вновь открылась калитка, и во двор, сгибаясь под тяжестью сумок и угрызений совести, вошел флай-менеджер Марк Ройтман. Пилотам сразу стало ясно, что меньше всего на свете Марку хотелось видеть именно их, своих подопечных.
Но он надел сочувствующую доброжелательную маску, распростер объятия и заявил:
