Сергей Самаров - Тридцать первый выстрел

Однако после попытки спуститься в подвал хозяин выскочил в ярости.

– Сейчас зима, а мне всю котельную этим дерьмом залепили! Как я топить буду?

– Как бы вы топили, если бы мы расстреляли ваш дом из башенных орудий? – поинтересовался я. – Угля бы не хватило, чтобы улицу отапливать.

– А что же мне делать?

– Бензопила у вас есть? – спросил Кочергин.

– Есть.

– Посмотрите, как работает наш сотрудник, и приступайте. Всю пену можете не убирать, это хороший утеплитель. Кстати, она не горит, но при плавлении бывает неприятный запах.

– Освещение в подвале есть, за ночь общими усилиями управитесь, – напутствовал я на прощание подполковника. – И за работой не замерзнете.

Это я к тому сказал, что на улице уже начало темнеть. Значит, сегодня мне не удастся опробовать мотодельтаплан, как я планировал. В горах можно запросто влететь в какую-то скалу, да и посадочную полосу с освещением мне никто не подготовил…

Мы, конечно, могли бы и сами допросить пленников. Все офицеры группы изучали методологию проведения допросов и задавать правильные вопросы умеют. Но в последнее время всякие надоедливые гнусавые правозащитники с несколькими гражданствами стали доставать нас в отношении соблюдения процессуального кодекса. Я, конечно, как все нормальные люди, имею полное гражданское право наплевать правозащитникам на лысину и каблуком растереть. Но я знаю, что профессиональные дознаватели, которые на этом деле целую стаю собак живьем съели, проведут допрос более качественно, чем это могу сделать я или мои бойцы. Мы вообще-то должны проводить допросы только глубоко на территории врага и имеем право применять самые жесткие методы, потому что оставлять пленника в живых все равно нельзя. Территория врага – это есть территория врага, и оттуда еще надо выбраться после выполнения задачи. А уходить с пленниками за плечами слишком сложно. И потому я вызвал автобус антитеррористического комитета. К тому же мне не слишком хотелось возиться с освобождением пленников от пены. Это процесс непростой, как мне показалось. И вообще я не люблю, когда меня ругают матом, а я в ответ не могу никому нос расквасить. Могу то есть, но пленников бить – последнее дело. Я же не бандит…

На базу мы возвращались на том же транспорте, что и раньше, только рюкзак с «аквалангом» стал заметно легче, и Алексей даже устроил его себе на колени.

– Эта штука, как, одноразового использования? – спросил я.

– Нет, – объяснил Алексей. – Сейчас промою два баллона кислотным раствором и заправлю порошком. В третий заправляем сжатый газ – у нас в «кунге» установка по заправке стоит, – и можно снова отправляться на операцию. Надеюсь, что не сегодня ночью, потому что очистку я закончу только к утру. Кислотный раствор должен простоять в баллонах не менее восьми часов, чтобы все очистить. Вот шланг с раструбом можно выбрасывать. Это, так сказать, расходный материал, как и сама пена.

И в подтверждение своих слов Алексей отвинтил шланг с раструбом, но не просто бросил на пол, а засунул в карман рюкзака. Однако отвинчивать было нелегко – пена сковала соединение, и специалисту пришлось приложить значительное усилие.

До базы мы добрались как раз к ужину.

– Офицерская столовая уже открыта, – сказал я Кочергину. – Забирайте своих людей, мы покажем, где это. Кормят здесь прилично и недорого…

После ужина, заглянув сначала в ангар и погладив по фюзеляжу мотодельтаплан, чтобы привыкал ко мне, я вернулся в расположение группы и дал команду к отдыху. После успешно проведенной операции (хоть большинство офицеров даже не сумели по разу выстрелить) занятия обычно не проводятся.

Я и сам прилег отдохнуть, рассчитывая поспать хотя бы час, а потом «побродить» по Интернету и поискать что-то полезное для завтрашнего испытательного полета. Но отдохнуть мне не дали. Обычно я включаю на трубке вибровызов, чтобы настоящий звонок не выдал меня, только во время операции. Так что трубка молчала до того времени, когда я решил отдохнуть. Но стоило только сомкнуть веки… Я, конечно, ждал звонка – или от генерала, или от полковника Вохминцева, – но не так скоро. Должно быть, первые результаты допроса наших «пенных» пленников уже оказались интересными. Я посмотрел на определитель номера. Так и есть, звонок от генерала.

– Подполковник Апостолов. Слушаю вас, товарищ генерал.

– Чем занят, Тридцать Первый?

– Прилег отдохнуть, товарищ генерал.

– Ночь длинная, успеешь еще. Твой «КамАЗ» на ходу? Если нет, комендант выделит тебе машину. Он получил приказ.

– К вам?

– Ко мне. Пропуск сейчас закажут. Гони, но не быстро, гололед все-таки. И еще всякое встречается порой…

– Еду, товарищ генерал.

– Жду.

Я давно уже смирился с тем, что в армии старший по званию имеет право прервать даже не просто отдых, но и глубокий сон, даже после того, как ты несколько суток провел на ногах. Случалось такое. И даже по пустяку вызывали. Здесь же дело пустяком не пахло. Я даже вздохнуть себе не позволил – собрался, предупредил майора Желобкова, который остался за старшего, и пошел в гараж. Водитель нашего «КамАЗа» старший прапорщик Володя, как оказалось, уже ушел домой, но дежурный по гаражу был поставлен в известность о моем особом положении и сразу выделил мне «уазик» с водителем-солдатом, даже не спросив, куда ехать и на какое время мне понадобится машина.

Генерала я застал в кабинете. Уходить в общежитие он, кажется, не собирался. Да это и не удивительно, потому что где-то в здании шли допросы, результата которых генерал ждал. Сам он в этом деле участия не принимал, чтобы не демонстрировать своими генеральскими лампасами заинтересованность в результате. Бандиты всегда понимают, что если большие чины заинтересованы в их показаниях, значит, можно поторговаться и потянуть время.

– Садись, Тридцать Первый, я приказал сменить стул.

Оказывается, генерал более наблюдательный человек, чем мне изначально казалось. Заметил, с каким напряжением я пользуюсь стулом в его кабинете. Но и новое седалище, перед тем, как сесть на него, я проверил. Оказалось, не намного крепче прежнего.

– Есть результаты допросов, товарищ генерал?

– Есть… – Мне показалось, что генерал готов потереть ладони от радостного нетерпения. Так гурман себя ведет перед тем, как засесть за хорошо накрытый стол с яствами.

– Как в следственном комитете понравилась упаковка для пленников? – усмехнулся я.

– Пока не сняли, так и допрашивают. Это дополнительный стимул для откровения. Тело чувствует себя неуютно, когда зажато со всех сторон. Дознаватели обещали заняться распаковкой после первичного допроса.

– А адвокаты? Не возмущаются?

– Первичный допрос, что называется, по горячим следам, согласно Уголовно-процессуальному кодексу, разрешается вести без адвоката. Это согласно дополнительной статье, написанной специально для антитеррористических операций. Что-то такое мне дознаватели объясняли… Но в любом случае адвокаты в комитете свои. Они ни при каких обстоятельствах не будут возражать, даже если пленников трое суток так продержать. Но опыт мы приобрели, несомненно, положительный. Особенно хорошо на него отреагировала Гуржанат Зинатова.

– А это кто, товарищ генерал?

– Женщина, которую ты захватил. Разве не познакомился? Ну, ладно… Мы привыкли чаще рассматривать женщин как потенциальных «черных вдов»[5], но это не совсем правильный выбор. По крайней мере, в данном случае совершенно неправильный. Гуржанат Зинатова – сама по себе лицо значимое среди бандитов. Она, конечно, не амир, тем не менее претендует на подобную роль, и эти трое мужчин, что были захвачены вместе с Гуржанат, ей подчинялись. Она командовала, она же изначально отдала приказ расстрелять инспектора ГИБДД на посту возле города. И вообще уже успела отметиться несколькими преступлениями – в основном уголовного характера. На нее есть данные в картотеке МВД, хотя она и не числилась среди самых грозных имен. К нашему удивлению, Зинатова начала говорить первой, хотя женщины обычно переносят любую боль легче, чем мужчины. Им самой природой предназначено претерпевать боль при родах, и потому та же природа дала женщине терпение. Но Гуржанат была залита пеной в очень неудобной позе. Она стояла на цыпочках на скамейке, задрав голову, отчего пена захватила ее волосы. Задранная голова, кажется, и измучила ее вконец. Я и не предполагал, что это может доставить такие страдания. И еще волосы… Ей пригрозили, что их при освобождении от пены придется отрезать. Она сначала взбеленилась, потом стала умолять, предлагала ее саму убить, но волосы оставить. Она их, дескать, с детства не стрижет. Можно сказать, что волосы – это гордость ее жизни, а все остальное для нее – лишь преходящие моменты. И именно на этом она «сломалась».