Владимир Першанин - Я – бронебойщик. Истребители танков
Один из окопов обвалился, оттуда лихорадочно выбирался Федя Долгушин со своим новым помощником Родионом Шмырёвым. Еще три-четыре мощных взрыва, но уже подальше от нас. Такого грохота я еще не слышал. Нас глушили, как пескарей веслом, отбивая мощными бомбами всякую охоту к сопротивлению.
Две тройки «юнкерсов» выбрали главную цель – дивизион 122-миллиметровых гаубиц. На них сыпались пачками бомбы помельче, наверное, «полусотки». Но 50-килограммовая бомба – это не мелочь. По мощности они посильнее, чем тяжелые шестидюймовые снаряды.
Не обязательно прямое попадание, чтобы вывести из строя гаубицу весом две с половиной тонны, не говоря уже об артиллерийских расчетах: живых людях из плоти и крови, которых швыряло и плющило о стенки их узких укрытий.
Большинство «юнкерсов» несли по тысяче килограммов бомб, некоторые до 1800. На двенадцать гаубиц обрушилось не менее сотни фугасных и осколочных бомб. Вот где творился ад! Там стоял сплошной грохот, вой самолетных сирен, висела пелена дыма, которую прорезали вспышки сдетонировавших гаубичных снарядов.
Горящие гильзы взлетали вверх, прорезая дымовую завесу огненными кометами. Некоторые снаряды взрывались на высоте, добивая сверху то, что еще уцелело.
Израсходовав бомбы, все девять «юнкерсов» прошлись над нами, обстреливая позиции полка сначала из носовых, а затем кормовых пулеметов. За каких-то несколько минут погибли и были тяжело ранены десятка два новичков, выскочивших с перепугу из окопов.
Опомниться нам не давали. Едва рассеялся дым, налетело еще штук шесть «юнкерсов» и две пары остроносых «мессершмиттов». Шло планомерное уничтожение полка, усиленного людьми, артиллерией, но совершенно не защищенного с воздуха.
Добивали гаубичный дивизион, разбомбили батарею громоздких «трехдюймовок» Ф-22, с которых сорвало маскировку. «Мессершмитт» с высоты трехсот метров прошел над шестой ротой, выстилая пушечные и пулеметные трассы. В окопе кто-то пронзительно закричал.
– Ничего, ребята, скоро все кончится, – бормотал наш новый пулеметчик Бондарь. Кажется, трусом он не был и голову не терял.
Я увидел его улыбающееся лицо и крепкие белые зубы.
– А потом танки пойдут, – подмигнул он мне. – Так что готовься, Андрюха. Не остановим – в наших окопах и похоронят. Видел я такое.
Помнится, меня задела его фамильярность. Мы не козыряли друг другу, обращались по именам. Но кругломордый сержант только что прибыл, а уже лезет с ненужной болтовней. Как сам поведет себя в бою – неизвестно.
– Ты, Бондарь, помалкивай громче. Оставленные диски все подобрали?
– Там все взрывами изрыто, всего два нашли.
Насчет танковой атаки он оказался прав. Немцы обрушились на изрытые позиции полка, едва скрылись самолеты.
– Ребята, держитесь, – сказал старший лейтенант Зайцев, обходя наши противотанковые отделения. – Протрите затворы и патроны. Кажется, танки идут.
Нам отчасти повезло, что немецкие позиции были добротно оборудованы: глубокие траншеи, пулеметные гнезда, просторные окопы для минометов, отсечные ходы. Все это было укреплено вбитыми вдоль стенок кольями и жердями.
Кое-где укрепления обвалились, но места для наших ружей было достаточно. Мы лихорадочно протирали затворы, патроны, готовили гранаты. Танков пока не видели, но вели навесной огонь штуки три уцелевшие гаубицы, а через несколько минут появились первые немецкие машины.
Их было много. Напряжение, охватившее нас, заставляло не обращать внимания на мины, которые сыпались довольно густо. Мины кого-то убивали и калечили, но танки, если мы не дадим отпор, сметут всех.
Они шли подковой. Впереди три тяжелых Т-4, которые я видел раньше лишь на плакатах. Угловатые, с короткими пушками, в них угадывалась толстая мощная броня, а лобовая часть была обвешана запасными гусеничными звеньями, как дополнительной защитой. Они выделялись высотой, массивными башнями с утолщенной подушкой брони, шли уверенно и быстро.
Я знал, толщина лобовой брони у Т-4 составляет 50 миллиметров, и лихорадочно ловил наиболее уязвимое место, хотя до танков было еще далеко. За Т-4 следовало штук восемь Т-3, пониже и более широкие, со знакомыми мне 50-миллиметровыми пушками.
И далее с десяток легких машин, которые расползались за пределы подковы. Основной удар был нацелен немного левее нас, в стык между первым и вторым батальонами.
Из окопов выскакивали саперы и устанавливали тяжелые противотанковые мины. Впрочем, устанавливали – громко сказано. Они лихорадочно бросали их в снег, быстро вкручивали взрыватели, наскоро маскировали металлические тарелки снегом, пучками мерзлой травы.
Все это делалось под огнем, падал то один, то другой сапер. Некоторые ползли, оставляя на снегу кровяной след. Обессилев, замирали, и помочь им было невозможно – слишком плотный был огонь.
Ночью саперы тоже минировали подходы. Не успели, да и не подвезли достаточное количество мин. Сейчас это была смертельно опасная работа. На саперную роту обрушили огонь танковые орудия, минометы, потянулись бледные при солнечном свете пулеметные трассы.
Взрывы раскидывали людей. Трассы не давали подняться из снега. Взлетело подброшенное взрывом тело сапера, другой угодил под пули и пытался уползти. Взорвалась от детонации одна из противотанковых мин – восемь килограммов тротила. Сапер просто исчез в грохоте и снежном облаке, смешанном с мерзлой землей. На закопченный снег шлепнулась оторванная нога – все, что осталось от смелого парня.
Саперная рота, понесшая немалые потери ночью, таяла на глазах. У некоторых бойцов не выдерживали нервы. Они сбрасывали свою ношу на снег, не заботясь о маскировке, и убегали, возможно, забывая под таким огнем вставлять взрыватели.
Навстречу бросился пожилой капитан, командир саперной роты, размахивая наганом. Пулеметная трасса прошла через поясницу, и капитан тяжело повалился на бок. Уцелевшие саперы бежали к окопам.
Уцелело не больше половины саперной роты. Вместе со своими бойцами погиб капитан, который служил в полку много лет, с момента его основания. Было ему под пятьдесят, ровесник с Филиппом Черниковым. Он мог и не лезть под огонь, но понимал, что без минного заграждения мы не выстоим. Это называется – выполнил свой долг до конца.
По танкам открыли огонь «сорокапятки» и короткоствольные «полковушки» калибра 76 миллиметров. Пробить броню тяжелых Т-4 они не могли, да и пушек в полку насчитывалось немногим больше, чем наступавших на нас танков.
И все же… Первым нарвался головной Т-4. Он угодил на мину, поставленную ночью далеко впереди наших позиций, возможно, уже погибшим сапером. Но салют в его честь грохнул в полную силу.
Мощный взрыв перекрыл хлопки пушек и воющий свист снарядов. Двадцать три тонны крупповской брони крепко встряхнуло. Когда осел фонтан земли и снега, мы увидели, что Т-4 резко замедлил ход. Заряд тротила порвал гусеницу и выбил переднюю пару нижних колес.
Быстро вращалась башня, посылая снаряды и очереди из пулемета.
– Приплыл, сука! – орали в окопах.
– Сдохни, паскуда!
Неподвижный танк – это мертвый танк. Бронебойная болванка высекла сноп искр из брони, другая врезалась в ходовую часть, усиливая разрушения. Механик, скручивая гусеницу, пытался доползти до низины.
Но мне было уже не до него. Прямо на мое отделение шли два танка Т-3. После взрыва они замедлили ход, опасаясь налететь на мины. Механик полностью открыл смотровую щель, а офицер вертел перископ командирской башенки, выглядывая в снегу подозрительные бугры.
Какова толщина его лобовой брони? Кажется, сорок миллиметров. В сорок первом году была тридцать, но фрицы ее усилили. Наше ружье возьмет ее на сто метров, да и то если попадешь под хорошим углом. Иначе пуля отрикошетит.
Башню не пробьешь. Там двойная броневая подушка и массивный кожух. По габаритам Т-3 – махина по сравнению с чешским обрубком Т-38. Здесь двадцать тонн первоклассной брони (у «чеха» всего девять) надежно прикрывают экипаж и лязгающие внутренности.
Смотровые щели? В них с близкого расстояния попадут только снайпер или пулеметчик, да и то из строя не выведут. Из нашей кочерги не попадешь. И гусеницы, разбрасывающие снег, совсем узкие, в них тоже вряд ли попадешь. Я злюсь сам на себя, чувствуя, что паникую.
– Андрюха, бей, – хриплым голосом просит Гриша Тищенко.
– Рано.
– Они уже совсем рядом.
– Кой черт, рядом! Обнаружим себя раньше времени – словим снаряд.
До головного танка (на нашем участке) метров триста, но расстояние стремительно уменьшается. Следом идет второй Т-3, а там дальше маячит легкий Т-2 и что-то еще. Господи, они идут лавиной! Меня окликает Федя Долгушин, но я отвечаю ему то же самое:
– Рано. Еще чуть-чуть. Бьем по гусеницам.
У меня неплохо получилось с чешским обрубком. Что, у немца намного сильнее гусеничная лента? Мелкие и крупные колеса, какие-то пружины. Танковые орудия и пулеметы ведут огонь, однако на нас пока внимания не обращают.
