Юрий Гаврюченков - Сокровище ассасинов
Дабы не привлекать внимания, я с самым деловым видом прошел мимо и нырнул в ближайшую дверь напротив. Визит был целенаправленным — еще на подходе я заметил сквозь стекло любопытную физиономию вахтера.
— Привет, отец, — улыбнулся я, чтобы растормошить опасливого деда. — Чегой-то тут у вас случилось, пожар, никак?
Дедок смерил меня опасливым взглядом, но поболтать хотелось, и он оттаял.
— Бомбу взорвали. Говорят, какие-то «черные». Понаехали тут, на каждом шагу трутся…
— А кому сейчас легко? — вопросил я и поспешно покинул вестибюль. Выслушивать причитания мне сейчас хотелось меньше всего. Два слова, важные для себя, я извлек, и эти два слова были ключевыми: «бомба» и «черные».
Я возвращался в полном смятении чувств. Настроение стало препоганым. Для террористов главным оружием в священной войне была и остается взрывчатка, а принципы… Да какие у «черных» принципы? И еще я понимал, что остался один. Я направился к Ирке. Мне требовалось общение, чтобы унять страх и заглушить еще что-то. Что, стыд?
У самых дверей я остановился. В квартире было что-то не так. Я не успел понять, что именно, но интуиция толкнула меня назад. Я шагнул к лифту и тут увидел хашишинов.
Их было четверо. Это были не те низенькие лощёные арабы, с которыми я сталкивался ранее, а высоченные мужики, густо заросшие волоснёй, с длинными узкими носами. Какой-то совершенно другой тип исмаилитов! Они мчались вверх по лестнице, их конечную цель определить было нетрудно. Но с хашишинами я управляться уже научился и, памятуя про оставшиеся три патрона, рванул из-под куртки ТТ.
Они не успели подняться и выстроились почти в одну линию — лестницы современных девятиэтажек не спланированы для маневров. Я открыл огонь, с максимальной поспешностью выпустив остаток обоймы. Затворная планка отскочила в заднее положение. Патроны кончились, но пистолет я не собирался бросать. Во-первых, это улика, а во-вторых, он еще послужит как кастет, да и в качестве пугача сгодится. А если доберусь домой, то смогу пополнить боезапас. Фидаины кучковались на площадке пролетом ниже. Они свалились друг на друга и теперь копошились, стараясь выбраться из этой свалки. Я вызвал лифт.
Между тем нападавшие пришли к консенсусу, кому лежать, а кому продолжать дело Аллаха, и двое, к моему неприятному удивлению, рванули вверх, а я, используя последние преимущества, им навстречу.
Убегать — значит растянуть агонию. Вот-вот должен подъехать лифт, и все, что от меня требовалось, это задержать фидаина. Носок моего ботинка разбил в кровь губы первого нападавшего, и той же ногой я добавил второму каблуком в нос.
Исмаилиты шли вперед. Это были настоящие хашишины — «одурманенные гашишем», или не знаю уж чем там обдолбанные, но лезли они напролом и глаза у них были стеклянные. За спиной послышался звук открывающегося лифта. Я ухватился за перила, подпрыгнул и обеими ногами толкнул агрессоров в грудь. Мне удалось свалить их и успеть вскочить в кабину, прежде чем фидаины оказались рядом. Я почувствовал боль, наклонился и ощупал ноги. Ладонь оказалась в крови. Нападавшие не шутили и порезали так лихо, что оружия я не заметил. Встретить их внизу я не опасался — лифт ехал быстрее, чем они бегали. Но оказалось, что для подстраховки одного дежурного они оставили. На первом этаже пасся фидаин, не готовый к моему появлению. До него было метра два, и я прыгнул, угодив ребром стопы в живот и добавив рукояткой пистолета по черепу. Хашишин вырубился, а я припустился наутек — сверху уже топотали.
Я несся что было мочи, благо недалеко. К себе на этаж я взлетел без помощи всяких подъемных устройств, и первое, что я сделал, заперев дверь, это отодвинул прикрепленный на шарнирах электрический счетчик и достал коробку патронов. Через полминуты я снова был готов к бою, но воевать оказалось не с кем. Я прошел в комнату, оставляя кровавые следы, задрал брюки и открыл аптечку.
Порезы, к счастью, были неглубокими. Один — на внутренней стороне правой икры, другой — снаружи левой голени. Работали, получается, с правых рук. М-да. Кроме этого «м-да» сказать было нечего. Меня пока не убили, но переиграли — однозначно. Наверное, прослушивали мобильник, вычислили-выследили Иркину квартиру. Получается, я вовремя ушел на Миллионную. А мой адрес они знают?
Ответом стал телефонный звонок. Сердце замерло, словно провалившись куда-то, а потом забилось так часто, что стало трудно дышать. Это они. За мной. Отвечать? Хотят вычислить, нахожусь ли я дома. Рой других мыслей пронесся у меня в голове, и наперекор, доводам разума, я поднял трубку и деревянным голосом произнес:
— Алло.
— Слушай. Твоя женщина взята заложником. Поговори с ней.
— Илья, Илья, — Ирка плакала, — тут какие-то «черные», они ищут тебя. Отдай им то, что они хотят… Они грозят Соньку убить, а потом и меня. Сделай все, что они говорят…
Трубку отняли, и в ней снова зазвучал противный гортанный баритон:
— Убедился? Нам нужен кинжал и браслет. Мы тебя не тронем. Заверни во что-нибудь и сбрось из окна, тогда получишь женщину и ребенка назад. Ты не свое дело делаешь, не мешай нам.
— Хорошо, — сказал я, — хорошо. — Язык плохо повиновался, я говорил против воли. — Я сейчас это сделаю. Хорошо.
— Делай, — и трубку повесили.
Я тупо уставился в стену перед собой. Что делать? Ирка с ребенком в заложниках, «черные» всегда брали в заложники женщин и детей, ничего не изменилось и никакими священными принципами этих террористов не оправдать. А ведь Ирку действительно убьют, если я не выполню условия. Что теперь делать? Позвонить в милицию, чтобы СОБР устроил беспредельщикам кровавую баню? Нет. Обращаться к ментам — самоубийство, но и отдавать раритеты мне не хотелось. Скинуть вниз пустой сверток, а потом перестрелять тех, кто придет забирать? Завернуть гранату без чеки?.. Ничего из этого не годилось, а женщину с ребёнком надо было спасать прямо сейчас.
Я достал из сумки предметы. Золотой браслет блестел, словно изготовленный вчера. По внутренней стороне бежала надпись «шейх аль-джабаль». Нет, я категорически не мог отдать личные вещи Вождя после того, что мне наговорил де Мегиддельяр. Это значило предать священное дело крестоносцев, ради которого погиб мой друг. Что-то внутри содрогалось при одной мысли об этом. Телефон зазвонил снова. Я подскочил.
— Алло.
— Мы ждем. Терпение на исходе.
Послышались гудки.
Негнущимися пальцами я достал из шкафа полотенце и завернул в него реликвии хашишинов.
— Ирка, — громко сказал я вслух, чтобы заглушить внутренний голос, — то, что я делаю — я делаю ради тебя, хотя ты этого не стоишь и вряд ли когда-нибудь оценишь.
Я вынес сверток на балкон и сбросил вниз. Из парадного выскочил человек, подхватил его и пробежал под окнами. Я устало опустился на бетон. На душе было пусто, словно вырвали все внутренности, но дело было сделано. Я чувствовал себя предателем всех христиан.
Прошло некоторое время. Я сидел и смотрел вниз сквозь щель меж боковин балкона. Во двор въехала машина. Голубой «Фольксваген-пассат». Из нее вышла Ира с Сонькой на руках. Дверца захлопнулась, машина уехала. Ира пошла к своему парадному. А я все сидел и думал, что будет дальше.
Часть 2 Любимцы фортуны
7
Утро за окном было в точности как мое настроение: серое, промозглое, гнусное. Я поднял голову и потянулся к журнальному столику, на котором ожидала предусмотрительно заготовленная кружка с водой. Движение вызвало новую порцию тошноты, сердце трепыхалось подозрительно слабо, грозя вот-вот остановиться. Абстинентный синдром, упадок сил от пониженного давления. Пить надо бросать, вот что. С того момента, как я расстался с исмаилитскими реликвиями, пошли уже третьи сутки, и почти все это время я беспрерывно глушил алкоголь, ища забвения на дне рюмки, и определенного результата добился.
Часы показывали половину одиннадцатого. Я поднялся и как лунатик побрел в туалет, преодолевая слабость и чувство исключительного отвращения ко всему окружающему. Когда я в последний раз так бухал? Наверное, уже не помню. Алкогольные возлияния не моя стихия. Разве что на втором курсе был период, но эта эпоха глупого гусарства и игр в подпоручиков на военной кафедре давно прошла. Нет, чтобы так пить, да тем более водку… Повода прежде не было. Я сидел, согнувшись, на унитазе и часто-часто хватал ртом воздух, пытаясь восстановить сердечный ритм, сбившийся после преодоления коридора. Мне было нелегко.
В дверь позвонили. Один длинный звонок. Кто бы это мог быть? Мама? Вряд ли, у нее есть ключи, да и наш семейный сигнал — четыре коротких. Ира? Исключено. Я так думаю. Больше мы не разговаривали, вернее, она со мной. Встретились вчера на улице, я попытался завлечь её в сауну, но Ира поспешно ретировалась. Обиделась. Полагает, что я крепко ее подставил. Ах-ах!.. А я полагаю, что она — меня. Да ещё ввела в убытки.
