Ник Найт - Иллюзия вины
Кристен нахмурилась, но не успела еще ничего понять. Одной рукой я осторожно выхватил у нее ключ-карту, другой рукой скользнул у себя по спине и вытянул из-за пояса наручники, которыми еще несколько минут назад был прикован. В следующий миг я свел ее руки вместе и ловко защелкнул на запястьях железные браслеты. На ее лице отразилась смесь испуга с недоумением, она попыталась отодвинуться от меня, но я не дал ей этого сделать. Я провел ключ-картой по двери и сразу же выставил вперед одну руку, давая агентам ФБР сигнал «не стрелять». Прошла еще секунда и Кристен увидела за дверью свет фар нескольких машин ФБР и как минимум десяток мокнущих под ливнем агентов с пистолетами, направленными в нашу сторону.
— Что?! Что ты делаешь?! — чуть не заплакала она.
Ее лицо застыло в подлинном ужасе при виде такой картины, она начала сопротивляться, но я толкнул ее вперед под проливной дождь. Кажется, это был Кевин Андерсон, кто первым подбежал ко мне с пистолетом наготове и схватил Кристен. Мое зрение тогда помутнело, впрочем, как и мой рассудок, так что мне сложно было разобрать знакомые лица ночью под непроглядным ливнем. Я точно помню, что вместе с Кевином снаружи так же ожидал и Джейкоб Броуди, который, очевидно, и привел всех остальных, а так же рассказал о запасном входе. Видел я там и Райана, который так же умудрился каким-то чудом освободиться от наручников и, как мне тогда показалось, смотрел на происходящее с огромной жалостью.
Кристен душераздирающе верещала и билась в конвульсиях, пытаясь высвободиться из крепкой хватки нескольких агентов ФБР. Она кричала и плакала, она осыпала меня бесчисленными проклятиями, она проклинала все, что только можно проклясть. Это был крик полный ненависти и отчаяния, еще несколько секунд назад она представляла себе относительно спокойное желанное будущее, а сейчас ее жизнь будто резко подошла к худшему финалу.
Если вы еще не поняли и, возможно, находитесь в ужасе от того, что я наговорил Кристен несколько минут назад, то я должен вам сказать, что лгал ей. После того как я очнулся от очередного разряда электричества, я лгал ей практически от первого до последнего слова. Это не значит, что на самом деле я обвиняю ее в содеянном, это не значит, что я ее не понимаю. Я понимаю ее и не виню ни в чем. Никто не заслуживает смерти, что бы этот человек не совершил.
Мы все являемся порождением нашего окружения. Мы все лишены свободы выбора, начиная с момента нашего рождения, потому как мы не выбираем, когда нам рождаться, где нам рождаться и в каком обществе. Мы не выбираем свои врожденные болезни или приобретенные, мы становимся жертвами обстоятельств и случайностей, на которые мы никак не можем повлиять. Мы становимся определенной личностью лишь потому, что родились в определенной среде, имели определенное воспитание и нам были навязаны определенные взгляды. Мы знаем, что плохо, а что хорошо только потому, что нам сказали, что вот это плохо, а вот это хорошо. И мы не виноваты в этом.
Разве можно винить Виктор Хауэра за то, что его работа настолько изменила его, что он пошел на такие отчаянные меры? А что если бы он родился где-нибудь в тихой Европейской стране, слышал бы о террористах только по телевизору и работал бы шеф-поваром в ресторане? Много бы у него было причин сделать то, что он сделал?
Разве виноват Брэндан Хоскинс, что стал такой сволочью и испортил жизнь стольким людям? А что если бы Брэндан родился не в семье преступников? Что если бы ему с детства объясняли, что убивать людей и все время сидеть на наркотиках не самая лучшая идея? Откуда в его мозге взяться такой мысли? У него были свои понятия о хороших и плохих поступках и его взгляды выглядели для него так же естественно, как и для вас любые ваши.
А что если бы я не сделал сиротой ребенка Брэндана? Кто бы из него вырос? Какая у этого ребенка была бы свобода выбора с таким отцом и с таким окружением? Был ли хоть один шанс, что из этого ребенка вырастет хороший человек? Несомненно, был, но шанс стать таким же, как папа, у него был в разы выше. А сам папа таким стал, как мы помним, благодаря своему папе и соответствующему окружению.
Выбирал ли Дитер Штайблих оказаться в Лос-Анджелесе и стать судмедэкспертом? Решение заниматься тем, чем он занимается было принято им на основе совершенно не зависящих от него обстоятельств. Личность, которой он является, получилась такой не потому что он так захотел, а потому что его работа и окружение сделали его таким.
Стал бы Райан тем, кем он стал, не переживи он столь тяжелую утрату и не подсядь он на героин из-за не зависящих от него обстоятельств? А по какой причине Дэвид стал работать именно в ФБР? Зависело ли это как-то от него? Стал ли Дэвид курить, потому что решил усугубить свое здоровье? Умер бы Дэвид так рано, если бы не работал в ФБР?
Виноват ли я, что сначала подался в спецназ, а потом в ФБР? Или может тут играет какую-то роль мой отец, навязывавший мне прямо или косвенно работу, связанную с насилием? А если бы у меня не было отца, а только мать — биолог по образованию? Может, я никогда не убил бы Альму, которой так же не повезло родиться в ужасном окружении. Стал бы я беспричинно подозревать во всех убийствах Штайблиха, если бы мой мозг не рисовал образы убийц с необычной и загадочной внешностью, основываясь на информации, которая в нем хранится?
Виновата ли четырнадцатилетняя девочка в том, что родилась с генетической предрасположенностью к биполярному аффективному расстройству? Это она сама решила родиться с подобным изъяном? Это она виновата в том, что ее изнасиловали? Это она виновата, что так сильно привязалась к своей матери, а потом тяжелейшим образом ее потеряла? Это она по своему желанию стала ненавидеть людей с лишним весом?
И раз уж на то пошло, виноваты ли все эти люди с лишним весом в том, что они такие? Виноваты ли из них те, кто мог бы привести себя в форму, но не способен этого сделать ввиду определенных проблем со здоровьем? Виноваты ли в этом те, кто доволен собой в таком состоянии? И кто виноват в том, что лишний вес нынче считается — плохо, а его отсутствие — хорошо?
Если отбросить все те бесчисленные факторы, на которые мы не способны повлиять еще до нашего рождения, то в момент своего рождения каждый человек подобен белому листу или чистому жесткому диску компьютера. А потом в/на нас начинают что-то записывать.
Глядя на то, как уводят бьющуюся в истерике Кристен, у меня разрывалось сердце. Я не могу точно описать, что именно я чувствовал в тот момент и почему я это чувствовал. Я помню лишь, что ничего хуже этого никогда прежде в жизни не ощущал. Это не было какой-то банальной депрессией или горем потери близкого человека, это было что-то охватывающее все то, что произошло раньше. Словно я обнаружил некий идеал негативной эмоции и смог ее испытать. Я даже не понимал, почему я все это чувствовал, в чем была истинная причина моего столь ужасного состояния. Я просто чувствовал это и все. И я точно помню, что готов был согласиться на ампутацию ноги или руки, только бы избавиться от этой ни с чем несравнимой душевной боли.
Ночью под жестоким ливнем я смотрел на отчаянно кричащую Кристен и ощущал, как заканчивается мое время. У меня подкосилась давно травмированная правая нога и я упал на одно колено прямо в грязь. Прошла еще секунда и сдалась моя левая нога. Я упал на колени, склонил голову и в последний миг до меня донеслись чьи-то знакомые обеспокоенные крики. Кажется, это был мой отец. Но уже было поздно.
Последняя капля упала.
Эпилог
Я открыл глаза и увидел перед собой на тумбочке цифровые часы. Они как всегда показывали 7:01. Улыбнувшись и успев выключить будильник за несколько секунд до сигнала, я перекатился на спину и одним глазом поглядел на яркий солнечный свет, проникающий сквозь жалюзи большого окна. Природный свет снаружи был настолько ярким, что никакая оконная защита не могла его сдержать и вся комната постепенно озарялась поднимающимся где-то вдалеке Солнцем.
Перевернувшись на другой бок, я непроизвольно улыбнулся при виде ее милейшего лица. Она спала на боку, подложив одну руку под голову, а ее длинные белоснежные волосы закрывали ее рот и нос. Я попытался осторожно снять с ее лица локон волос, пытаясь не разбудить, но провалил эту миссию.
— Опять проснулся раньше будильника? — произнесла она, раскрыв на секунду свои сонные голубые глаза.
— Биологические часы, что ты хочешь, — ответил я, не отрывая от нее взгляда.
— Как спалось? — она зевнула и потянулась.
— Ну… нормально, если не считать мой очередной безумный сон.
— И что же там было?
— Ты можешь меня представить в качестве агента ФБР? — усмехнулся я. — Мне такие ужасы снились… будто я несколько дней выслеживал убийцу, который потрошил толстых людей… там столько всего было… но я уже почти ничего не помню.
