Юлий Дубов - Большая пайка

— Заместитель министра, — сказал Федор Федорович. — Курбаши.

— В каком смысле — курбаши?

— В прямом. В свободное от основной работы время занимается вышибанием долгов. Он президент Ассоциации сотрудников правоохранительных органов, там у него все бывшие милиционеры, прокурорские работники, да и из наших кое-кто есть. И из ГРУ.

— Это серьезно?

Федор Федорович помолчал.

— Вообще-то лучше не по телефону, — наконец сказал он. — Серьезно. Я про них кое-что знаю. А зачем он вас ищет?

— Пока не сказал. Оставил телефон. Стоит перезванивать?

— Перезвонить всегда стоит. Потом расскажете? Ларри взял бумажку с записанным на ней телефоном замминистра и стал набирать номер. Караогланов снял трубку сам.

— Здравствуйте, — сказал заместитель министра. — Хорошо, что перезвонили.

Я слышал, к вам тут Григорий Павлович собирается. Вы ему передайте, что я хотел бы увидеться.

— Чего уж передавать-то, — любезно ответствовал Ларри. — Мы с ним как раз завтра встречаемся, в семь вечера. У нас в клубе. Приезжайте, поужинаем вместе.

Договорились?

Повесив трубку, он снова связался с Федором Федоровичем.

— Сволочи, — мрачно сообщил он. — Пугать начинают. Про папу Гришу спрашивает. Будто сам не знает, как его найти.

— А вы ему что сказали?

— Сказал, что мы завтра встречаемся в клубе. Пригласил приехать, поужинать с нами. Как вы думаете, приедет?

— Нет, конечно. Ему это и не нужно. Он свое уже сделал — вы теперь знаете, что если не уладите с Заводом, то будете иметь дело с ним. Но папа Гриша-то — каков, а?

— Силен дед. Ладно. Подождем до завтра. Вы, Федор Федорович, тоже подъезжайте. Прощупаем вместе.

Тем не менее от участия в ужине Федору Федоровичу пришлось отказаться, потому что заместитель министра, он же курбаши, не смог устоять перед приглашением Ларри и объявил, что приедет, а светиться перед ним Федору Федоровичу совсем не хотелось.

Широкая дружеская улыбка на лице папы Гриши могла обмануть кого угодно, только не Ларри. Расправляя на коленях накрахмаленную салфетку, папа Гриша вещал басом:

— Конверсия — большое дело, Я имею право так говорить, потому что я все это сам организовал, еще пять пет назад начал, когда другие только языками трепали… У меня в Оренбурге четыре предприятия, в Самаре с десяток, в Нижнем.. На это дело целая инженерная академия наук пашет. Мне предложили президентом… Я же не мог отказаться — скажут: что ты, парень, из себя строишь? Вот такие дела… Ну-с, давайте по тридцать грамм и перекусим немного, а то я с дороги… Ты что молчишь, Ларри?

Ларри, терпеливо дожидавшийся, пока папа Гриша немного выговорится, поднял рюмку.

— Григорий Павлович, — сказал он торжественно, — я вообще считаю, что вы сделали совершенно замечательную вещь. Во-первых, сами приехали. Во-вторых, познакомили нас. — Он кивнул в сторону заместителя министра. — Я рад, что вы организовали эту встречу, этот праздник. Вам спасибо, что вы так здорово придумали.

Папа Гриша ловко опрокинул рюмку, сопроводил ее бутербродом с икрой и тоже кивнул в сторону заместителя министра:

— Я при нем, вообще-то, мало что могу сказать. Не хочу, да и побаиваюсь, честно говоря. Жизнь, дорогой Ларри Георгиевич, настолько теперь для меня усложнилась… Я раньше проще на нее смотрел, а с возрастом стал ощущать недостаток внимания, недостаток понимания. Стал теперь больше вникать в психологию, в отношения между людьми. Я к чему это говорю? Последнее время я очень часто мысленно обращаюсь к Богу, прошу его дать мне разума — хочу понять, что здесь происходит. Но чем больше я это понимаю, тем мне печальнее и тем более одиноким я становлюсь в этой жизни.

— И я тоже, — вмешался в разговор заместитель министра. — Просто перестаю понимать и узнавать людей, вот что страшно. У всех в голове одна мысль — хапнуть, и ничего больше.

— Вот-вот, — закивал папа Гриша. — Маленькие деньги — маленькие беды, большие деньги-большие беды, а очень большие деньги… Я себе на днях честное слово дал — не заниматься больше торговыми предприятиями, а заниматься только такими, которые хоть что-то производят.

— Правильные слова, — согласился Ларри. — Когда производят — это конечно.

Это лучше, чем когда только торгуют. Вы уж поучите нас, дорогой Григорий Павлович, покомандуйте.

— Я тебя, уважаемый коллега, в первую очередь хочу поздравить. Мы давно знакомы, ты знаешь, как я тебя уважаю. Люблю. Нам сейчас что нужно — строгая игра по строгим правилам. Вот так-то. Сегодня тебе нужно очень много мужества, чтобы правильно себя поставить. И нужно быть очень хорошо информированным, иначе можно сделать крупную ошибку.

— Вопрос можно? — Ларри, как на уроке, поднял руку. — С чем вы меня поздравляете?

— Ну как же! — Григорий Павлович изобразил на лице удивление. — Векселя подписал. Это честный и мужественный поступок. И я за это прямо сейчас готов обнять тебя и расцеловать.

— Ха! — сказал Ларри. — Я-то подписал. А через день ко мне приехали машины арестовывать. С этим вы меня тоже хотите поздравить?

Папа Гриша сделал вид, что вопроса не слышит.

— Вы, Ларри Георгиевич, — продолжил он, — по всем вопросам должны только сами думать. Лично. И всяких там… индивидуумов… которые будут вам советы давать или стараться приказывать, просто посылать подальше, и все! А на всякие там слухи, на молву людскую — плевать. Вам сейчас надо создавать новую команду.

Совсем новую. Из своих людей. Старых-то — нет уже.

— Это как же? — спросил заместитель министра. — Насчет новой команды? Он ведь не какой-нибудь, родства не помнящий. Папа Гриша развел руки.

— Я же не говорю, что одних надо выгнать, а других взять. Надо просто порядок навести, чтобы знали, кто хозяин.

Позиция обозначилась. Судя по всему, на Заводе приняли окончательное решение. Платон стал персоной нон грата. И теперь папа Гриша, с помощью кнута в виде сидящего рядом курбаши и пряника в виде еще не обозначенных посулов, будет переманивать Ларри на свою сторону.

— Ладно, — сказал Ларри. — Про команду ясно. Меня сейчас больше отношения с Заводом интересуют.

— Отношения должны быть чеcтными, — отчеканил папа Гриша. — Пока что они таковыми не являются.

— Это как же?

— А вот так! Приоритеты у нас как расставлены? У тебя рассрочка-сто дней.

А у всех остальных-только тридцать. И первое дело — поменять на тридцать. Чтоб без всяких исключений. Я теперь буду неотвратимо этого придерживаться. Потому что когда начинаются исключения, то приходят эти… бритоголовые. И разговоры всякие… Все должно быть честно и открыто.

— Договорились, — сказал Ларри. — С завтрашнего дня все будет открыто.

Папа Гриша изобразил на лице обиду.

— Для определенной категории доверенных лиц.

— А что, до сих пор наши отношения для этой определенной категории были закрыты?

— Были закрыты.

— Это как же?

— Мне не нравится «Инфокар», — неожиданно сообщил папа Гриша. — Мне не нравится «Инфокар» амбициями своими неумеренными. И тем, что он совершенно не управляется. Я не понимаю, как он управляется. И как СНК управляется — тоже не понимаю. Поэтому у нас будут сложные отношения.

— Ладно, — согласился Ларри. — Значит, вы не любите «Инфокар»?

— Как это — не люблю?

— Вы же сказали — я не люблю «Инфокар».

— Я сегодня не люблю «Инфокар».

— Сегодня не любите?

— А что это за барабанная дробь? На весь мир? — начал горячиться папа Гриша. — Как мне себя чувствовать, когда, например, приезжают и меня допрашивают? Мне такое зачем нужно? Я что, заработал такое? Или спрашивают все — ты что это создал? Что это за явление? Зачем ты нас наказываешь этим явлением? Вот я тебе и скажу, дорогой ты мой человек, такое явление получилось потому, что у вас мозгов нет. Потому что вы дискредитируете Завод. Тебе объяснить? — Папа Гриша принялся постукивать по столу кулаком. — Сережа Терьян, оппонентом у меня на диссертации был, в Вене погиб? Погиб. Ко мне приезжают, допрашивают. Вот зачем вы его туда посылали? Я все же член Совета директоров, я должен знать, что вы тут затеваете? Нет, сделали втихаря, что-то там сварганили — и молчок. С льготниками связались… Со мной кто-нибудь посоветовался? Я был вообще против всех этих иномарок, с самого начала. Если вы работаете с Заводом, извольте вести себя прилично. Вы махинации затеваете, а на нас — на меня! — пальцем показывают. Мне это зачем надо? Я всегда против единоличных решений по крупным делам. А у вас здесь, в Москве, иначе не бывает. Когда решили крутить деньги СНК, со мной кто-нибудь переговорил как с членом Совета? А я ведь с самого начала в «Инфокаре» был. Мне даже по телефону не соизволили сказать о крутеже. Я после этого что должен делать? Не рано ли вы меня за пешку брать стали? Ребята, я вас очень люблю, но я, по жизни, теперь такое заключение сделал. Вот собираются три человека, очень хорошие люди в нашей России. Когда денег нет, у них глаза горят, они последними копейками складываются, чтобы сделать дело. Идея хорошая, начало получаться, появились деньги — принялись смотреть друг на друга с некоторым подозрением. Появились большие деньги — еще меньше стали доверять друг другу. Появились очень большие деньги — все, конец!