Сестры. Мечты сбываются - Белов Александр Иванович

Рита поднялась с кровати и, жалобно завывая, пошла в комнату, легла на диван рядом с Родэ, гладила его по плечу, просила прощенья, а он спал, спокойно дыша, не слышал, не проснулся, потому что был легкий человек, все с него сходило, как старая кожа, и он умел легко и правильно спать, так, как будто в этом мире вообще все в порядке, а если не в порядке, то ненадолго. Не было в нем злой печали, что терзала Риту и заставляла делать глупости и мерзости. За это она им восхищалась и этим дорожила. А не то, что вместе деньги делать... Деньги ей и Кирилл дает.

Алла, вернувшись от Наташи, поняла, что дошла до края. До того момента, когда все должно измениться либо в ту, либо в другую сторону. Словно бы она рыла тоннель и уперлась в скалу. Теперь либо пропадет во тьме, либо выберется на воздух. Почему из массы способов выжить она выбрала этот, с незнакомой девочкой, мать которой ее так просто не отдаст, Алка не понимала.

Бог знает, что может прийти в голову несчастному человеку. Наверное, нелепость этой идеи соразмерна ее горю. Но что ж теперь делать, если это утешает, а больше не утешает ничего... Если в этом ребенке есть хотя бы одна Димина черта, есть смысл жить. А если нет? Этого быть не может, так не бывает. Обязательно что-нибудь есть, пусть даже запах или оттенок кожи, но есть. С девочкой вернется жизнь, и можно будет заниматься тем, чем прежде. Цветы закупать, составлять букеты и знать, что все правильно, все на своих местах и ребенок растет там, где надо, с тем, кто в нем нуждается.

Люди живут не с теми, кого любят или кто их любит. Все гораздо проще. Люди живут друг с другом по нужде. Кто в чем нуждается, тот то и ищет в окружающих. Наташке Димина дочка зачем? Она ее жалеет, потому что вырастила, а так-то, собственно, какая в ней нужда? А у Алки настоящая. И полно таких историй, когда дети живут с бабушками, а иногда даже и не своими родными, а какой-нибудь десятой воде на киселе. С приемными родителями, потому что своим не очень нужны, а это чувствуется. Алка Диме была нужна. И он ей тоже. Он был ее отцом, а она – его трудным ребенком, с которым только он один справлялся. Теперь она будет матерью его ребенка. Все правильно и даже справедливо. Не оставлять же ее Мирзе. Этому вообще дети ни к чему. Странно, что он не свалил в одиночку. Видимо, еще не прижало.

Мирза из упрямства хочет всех переломать. Понятно. Кроме Димы, некому было прищемить ему хвост, поэтому позволяет себе. Никаких других причин его наглости нет. Дима был у братков опорной балкой. Если ее сломать, завалится дом. И балка эта из самого крепкого дерева. И девочка Димина должна быть такой же крепкой. Алка представляла себе ее невысокой, ладной и немного пасмурной. Во всяком случае, не хохотушкой и не кокеткой. Она может стать красавицей с правильными чертами. Хорошо бы была не дурой. В меру, конечно, не заучкой в очках, но серьезной. Хотя дурость – дело поправимое, с годами проходит. Алка мечтала, и чем нелепей выглядела эта мечта, тем сильней она в этом упорствовала. Что ж, все поставлено на одну карту. Теперь либо пан либо пропал. Любой из этих вариантов лучше ее пустого прозябанья. Смерти она не боялась.

8

Свете было не по себе. Она снова, как неприкаянная, бродила по темной деревенской улице. Неужели она влюбилась в незнакомца, которого видела двадцать минут? Хотя, может быть, только незнакомое и непонятное волнует по-настоящему. Недоразвитые, те вообще влюбляются в звезд. Которые с комплексами, так и компенсируют неполноценность. Девочка, которая обожала Влада Сташевского, выйдет замуж за соседа по подъезду. А с другой стороны, не в соседа же влюбляться? Его можно пожалеть, как Семена, но как его любить? У него прыщи, как у Климкина, или походка враскорячку, или он курит, пуская дым в лицо.

А стрелок... тут устоять невозможно. Если разглядывать каждую часть его лица – брови отдельно, губы отдельно, и это выражение радостной беспечности, – невозможно не проникнуться всем этим. Есть прекрасные человеческие существа, и сопротивляться бесполезно. Надо радоваться. Она и радуется: Света улыбнулась. Это чары, плен человеческих чар. Просто бывают совершенные люди, ей встретился такой, и пусть все идет, как идет. Только долго ли продлится? Еще немного или всю жизнь?

Невдалеке послышались шаги, появилась Юля и испуганно остановилась, заметив силуэт:

– А, это ты! Чего полуночничаешь? Не спится? А я договаривалась машину починить да засиделась с мужиками. Завтра Филиппа в гости свожу. А то он заскучал, – сообщила Юля.

– А к кому?

– Недалеко здесь. К одному деятелю. Меценат тоже. Любитель искусств и художеств. Чудо-юдо в перьях. Надо развеяться, там не заскучаешь.

Света, слушая Юлю, раздумывала о том, как здорово, что, когда человеку грустно, кто-то бросается его развлечь. А она что будет тут делать? В пустом, в общем-то безлюдном месте. Хотя люди тут есть, но все не то... Света загрустила, поняв, что Филипп уезжает, и ему в общем-то нет до нее дела. Может быть, он просто о ней забыл. Зря она все ему рассказывала.

– А где это?

– Что где? – спросила Юля.

– Ну, чудо в перьях?

– Да тут, в трех километрах усадьба у них. С холма башню видно. Дворец!

Юля хмыкнула и, попрощавшись, пошла к дому. Света, уходя спать, все раздумывала, что нужно сделать, чтобы встретить того, кого хочешь встретить. Для начала надо было добраться до Москвы. А чтобы добраться до Москвы, необходимо выпутаться из этого бесконечного приключения. Нужно было что-то придумать...

Утром она караулила возле дома Филиппа. Просто так, чтобы он о ней не забыл. Прибежала Юля, они сели в машину, дверца захлопнулась, Филипп улыбнулся на прощанье, на дороге заклубилась пыль. А Света с Диной пошли на прогулку. Прогуляться по дороге. Минут через сорок они дошли до замка, обнесенного кирпичным забором, за ним высилась башня. Дине сразу припомнился коврик с оленями и охотником в доме бабы Паши, захотелось заглянуть внутрь, узнать, что за забором.

Они сели на обочину дороги и принялись оглядывать окрестности. Внизу, под холмом, журчала речка и по тропинке снизу кто-то поднимался и разговаривал мужским голосом. Вначале показалась лохматая черная голова, потом худой человек в сопровождении белой эскимосской лайки, которая шла прихрамывая. Нерусский хозяин лайки что-то ей втолковывал. Увидел девочек, встал, поздоровался.

– Что, – спросил, – хозяин в гости не позвал?

– Нет, – вздохнула Дина, – не позвал чего-то.

Нерусский приветливо улыбнулся:

– Ты таджик? – спросил он Дину.

Она обиженно вздернула нос:

– Сам ты таджик.

– Я – таджик. Откуда знаешь? – он заметно обрадовался. – Я тут работаю. Садовник. Огород копаю, рыб развожу в бассейн, деревья пишу. Маленький дерево чистить – десять долларов, большой – пятнадцать, – похвастал он. – Пять лет работаю, Паша меня любит, только мне доверяет. И дом охранять, когда его нету, тоже. Любит меня, говорит, привык... Я на родина ездил, жена сюда не пускает. И дети тоже скучали. Обратно вернулся, Паша тоже скучает, говорит, где был, огород погиб, я никому не доверил. Только тебя ждал.

– О-ой, – Дина недоверчиво покачала головой. – Врать-то!

– Почему врать? Правда все, – таджик обиделся. – Скажи, Шура! – Он воззвал к собаке. Но собака у него не разговаривала, только улыбалась и слюни пускала. – Я тебе могу в дом пустить, чтоб никто не видел. Мне ничего не станет.

– Ой хвастать-то! – снова подзадорила Дина.

– Пошли!

Таджик решительно направился вокруг кирпичной ограды, продолжая рассказ о хозяине.

– Каждое утро Паша бегает... Ну, бегает, для здоровья надо. Толстый, сердце тренируется. Впереди Шура бежит, сзади «мерседес» с охраной. Целый час бежит, Шура тоже бежит, «мерседес» едет.

Света хмыкнула. Семена бы сюда. С бомбами зажигательными. Вот бегут они все с собакой, едут с охраной, а тут хлоп – и веселье со стрельбой. Забегали бы! Вообще-то злорадствовала она не по-настоящему, а скорее, из зависти. Потому что Филипп был внутри, а они за забором.