Михаил Нестеров - Спящий зверь
Он чувствовал, что поступает глупо, стоя рядом с дочерью Руслана Хачирова у приоткрытой двери комнаты — как на границе, которую можно пересечь, только нарушив правила игры. Нужно немедленно возвращаться к себе или бежать к морю, чтобы охладить тело и выгнать мысли о близости с этой девушкой.
Пауза затягивалась все больше и больше. Наконец Радзянский осознал, что они не одни в длинном, с включенным дежурным светом, оттого похожим на тоннель коридоре, что на них смотрят насмешливые глаза ночного портье, лет тридцати, видавшей виды женщины.
— Завтра встретимся? — вдруг предложила девушка. — Вы еще не уезжаете?
— Нет, — поспешно ответил Радзянский, едва не закашлявшись.
— Тогда до завтра. — Она с очень близкого расстояния помахала ему рукой. И еще раз, когда закрывала за собой дверь.
«Ты еще постой здесь!» — обругал себя Радзянский, продолжая смотреть на дверь.
Он ожег ненавидящим взором администраторшу, которая посылала ему то ли сочувствующие, то ли издевательские взгляды, не разберешь. Эта красивая женщина, мимо которой прошел Радзянский, показалась ему чем-то вроде кожзаменителя, ибо было с чем сравнивать.
* * *Закрыв дверь и не зажигая свет, Лена прошла к окну и распахнула шторы, любуясь луной и светящейся дорожкой, протянувшейся до самого побережья. Она переливалась и находилась в постоянном движении, тогда как остальная часть моря, тонувшая во мраке, казалась недвижимой. Складывалось впечатление, что лунные лучи заставляли кипеть воду и проникали до самого дна; что, окажись сейчас в этой неспокойной полоске, можно разглядеть потревоженных светом медуз, тени глубинных рыб, метнувшихся обратно в темноту, щупальца потянувшихся к свету водорослей.
Улыбнувшись, Лена прихватила из шкафа полотенце и спустилась к морю. Миновав мостки, она отошла довольно далеко от отеля, где сбросила с себя всю одежду и не спеша, наслаждаясь упругостью воды, стала удаляться от берега. Когда вода дошла до груди, девушка чуть оттолкнулась и перевернулась на спину, чтобы видеть нависший над ней серебряный диск луны.
Она думала о своем новом знакомом. Первые впечатления самые благоприятные: мужественный, по-своему красив и... робок. Сам не решился подойти к ней и в то же время не надеялся, даже не представлял, гуляя по побережью, что его одиночество может нарушить та, на которую он бросал частые взгляды.
Здесь мысли Лены стали уходить в сторону и вскоре не имели ничего общего ни с Львом, ни с сегодняшним вечером.
Однако, возвращаясь в отель, ей снова вспомнился этот пятидесятилетний мужчина. Оттого, что он пятидесятилетний, и мысли были соответствующими, поскольку девушка подумала о том, что вот так робко и в то же время раскованно, с чувством собственного достоинства за ней еще никто не ухаживал.
Ухаживал — это про него, Льва Радзянского, про других, ее ровесников или молодых людей чуть постарше, можно сказать: приударял, клеился, снимал. Про них также нельзя сказать «волочился», а про Льва можно. Потому что он... человек другого поколения.
Интересно так вот рассуждать, но быстро надоедает.
А еще интересно наблюдать за Львом, за его реакцией. Просто наблюдать, стараясь не делать никаких выводов.
«Завтра встретимся?»
«Нет».
Девушка нахмурилась, вспомнив долгое немое прощание у двери ее комнаты. Почему он сказал «нет»? Он же сказал «нет», она точно помнила. Тут же в мыслях всплыл второй вопрос, о котором она позабыла: «Вы еще не уезжаете?» — «Нет».
Все встало на свои места: он не уезжает, и они снова встретятся. На пляже. Когда стемнеет. Когда он, не дождавшись ее в ресторане или в холле гостиницы, выйдет, как и сегодня, на пустынное побережье. А она догонит его и окликнет по имени: «Лев!» Нет, не так, это будет похоже на окрик или предупреждение:
"Стой!
Там, где стоишь!
Не двигайся!
А то хуже будет!"
Будет хуже. Ему точно будет хуже.
Плевать! Пока плевать. Да и потом тоже.
Она сполоснулась под душем, надела легкую удобную пижаму — подарок матери — и вышла на балкон.
Ее действия и Льва Радзянского почти совпали: оба, только с разницей в час с небольшим, смотрели в одну и ту же сторону — на искрящуюся лунную дорожку, вклинившуюся в море. Только думы у них были абсолютно противоположными: Радзянский посылал на свою голову проклятия, а девушка помнила лишь слова «благословения».
12
Лицо официанта, с готовностью взявшегося обслужить клиентов, словно избороздило желание угодить, он едва не расшаркался, подходя к столику. Радзянский задал девушке вопрос, который со вчерашнего вечера вертелся у него на языке:
— Похоже, вас здесь хорошо знают? — Он перевел взгляд с ухоженного подавальщика, вихляющей походкой лавировавшего между столиками, на Лену. На ней, как и вчера, была майка в обтяжку и такая же юбка-"амазонка", только другого цвета: светлая, ближе к кремовому. Радзянский подумал, что Лена, должно быть, неплохо играет в теннис, поскольку в этом одеянии походила на теннисистку.
— Да, — ответила Лена, — хозяин отеля — хороший папин друг, мы часто останавливаемся здесь.
Они выпили по бокалу вина. Оркестранты, видимо, заканчивали вечер: на сцене остались только два гитариста и барабанщик, остальные спустились в зал и заняли один из столиков. К ним присоединились девушки, между ними завязался оживленный разговор.
Начало этого вечера почти походило на вчерашний. Дочь Руслана так же догнала Радзянского, спустившегося на пляж, и так же окликнула его:
— Привет!
В его голове экспромтом возникло желание повторить ее же слова: «Я заметил, что вы упорно не хотите называть меня по имени. На это есть причина?»
— Привет! — За долгую ночь и пробежавший как одно мгновение день Радзянский успел внушить себе, что остыл или начинает остывать к девушке, пытался взглянуть на вещи трезво. Он не спорил, что вчера буквально потерял голову, искал причины, легко находил их, но все равно не мог отделаться от коротких приступов злости на себя при воспоминании о затянувшемся прощании у дверей комнаты Лены и сочувствующем взгляде администраторши.
В такие моменты Радзянский ненавидел себя, осторожно желал, чтобы Елена уехала. Он мог бы сделать проще — откровенно проигнорировать девушку, но какое-то необъяснимое чувство заставляло его делать все наоборот; порой ему казалось, что он давно ждал этой встречи, что хотя бы однажды видел Лену, слышал ее голос...
Гуляя с Леной по пляжу, он возненавидел молодящихся толстяков в компании молоденьких девушек, их пресытившиеся взгляды он не раз ловил на себе. Ему казалось, что он походит на них как две капли воды, и его душила злоба, что он не в состоянии показать, что не купил эту девушку, а просто...
Что — просто?
Лена не могла знать, о чем он думает, но об этом легко можно было догадаться.
Порой она умолкала, и они шли молча. Она передала ему свои сланцы, и под ее босыми ногами шуршала прибрежная галька. Этот звук отличался от других. К примеру, юная особа, которая прошла мимо, вызвала босыми ногами совсем другой звук, Радзянскому показалось, что галька простонала под ее ногами. Ему чудилось, что обувь Елены в его руках все еще хранит тепло ее ног и приятную, едва уловимую влагу, которая жгла ладонь.
Когда стемнело, они снова оказались в конце пляжа, идти можно было только назад, но оба не двинулись с места. Не было пытливого взора администраторши и приоткрытой двери гостиничного номера, однако Радзянский подумал, что вот сейчас им предстоит попрощаться; он мотнет головой и пойдет на свет отеля, как заблудившийся в неспокойном море катер на вспышки маяка.
«Как все глупо», — подумал он. Ему стало стыдно перед Леной. За свою слабость, что он не может прервать это знакомство, не сулящее ни ему, ни ей ничего хорошего, разве только воспоминания, от которых он будет прятаться внутрь себя, как моллюск в раковину, а Лена снисходительно улыбаться. Однако, сколько он ни всматривался, не мог заметить в ее поведении игры, за исключением вчерашнего дня, когда она демонстративно спасала от набегавших на нее волн юбку. Конечно, она догадывается о своем влиянии на него, что, несомненно, доставляет ей удовольствие, иначе бы она находилась совсем в другой компании. А он... Он своей покорностью дает ей пищу для демонстрации своих возможностей.
Араб шел рядом с девушкой и органически не мог согласиться с тем, что ему пятьдесят лет, физиология нашептывала, что ему едва ли больше двадцати, и таким заговорщическим тоном, будто ему перевалило за сотню-другую. И вот парадокс: ему совсем не хотелось выглядеть моложе, как-то скрыть свой возраст. Зачем?! Что, ему действительно перевалило за сто?
Они вернулись, и перед входом в ресторан девушка попросила свои сланцы. Радзянский удержал их, когда Лена потянула сланцы к себе. «Игрун, твою мать!» — На этот раз улыбка, которой он одарил спутницу, была искренней. Он поддержал Лену за руку, пока она, затягивая эту простую процедуру, надевала обувь.
