Вячеслав Денисов - Оружие фантома
Немного поговорив с районными оперативниками, Макаров велел «притормозить» Матвеича до утра, установить его личность, прошлое и затем отпустить на все четыре стороны. Он понимал, что после его отъезда молодые, еще не видевшие горя парни будут продолжать трясти слесаря на признания во всех тяжких и, возможно, принудят даже написать какую-нибудь явку с повинной. Этим документом потом можно будет смело подтереться. Но такова уж суть этих неопытных парней. Макаров давно миновал этот период работы опера, когда желаемое выдаешь за действительное и так сам себя уверяешь в своей правоте, что, когда приходит момент истины, наступает разочарование. Опера делятся на тех, кто безболезненно минует этап становления, становясь мудрее и опытнее, и на тех, кто зацикливается на этом, находя в подмене аргументов основу своей работы. Когда двадцатитрехлетний Саша Макаров впервые переступил порог райотдела в должности оперуполномоченного уголовного розыска, то с удивлением заметил, что простыми операми «на земле» трудятся сорокалетние мужики. Они не лезли в дела друг друга, редко видели свои семьи, пили в кабинетах водку и разговаривали о футболе. Они почти не пьянели и после бутылки «белой» просыпались на кабинетных стульях по малейшему зову дежурного, чтобы выехать на очередную «заяву».
Первый месяц, находясь в стажерах у матерого опера Николая Семеновича Пикалева, Макаров ненавидел весь свет.
Первое, что сделал Пикалев, – это попросил Сашу написать на листке бумаги план предварительного допроса подозреваемого, а проще – «раскола». «Мне не нужны подробности. Я хочу знать, что ты будешь делать с дядькой, на которого у тебя ничего нет, кроме твоей уверенности в его причастности. Пиши – первое, второе и так далее. Можешь не торопиться. Работай до обеда».
Пикалев появился в обед. Завел в «дежурку» какого-то мужика, заварил себе чай и сел за стол.
– Написал?
– Да. – Саша протянул ему исписанный лист.
Николай Семенович не спеша пил чай и косил глаз на листок. Прочитав, встал и снова направился к чайнику.
– Можешь этим листом жопу вытереть.
Это была рецензия.
От возмущения Сашка едва не задохнулся. Четыре часа творческой вдумчивой работы!..
Пикалев вернулся на место.
– Вот что ты пишешь? «Расспросить, что фигурант делал на момент совершения преступления. Есть ли у него алиби». – Он отхлебнул из стакана. – Тебе на кой хер нужно его алиби? Ты что, адвокат? И что значит – «расспросить»? Ну, скажет он тебе, что на момент совершения грабежа он находился в противоположном конце города. Дальше что?
– Выяснить.
– Милый мой, это в фильмах на протяжении семи серий опер ищет похитителя скрипки Страдивари. Уточняет, выясняет. Все правильно. Но в фильме не показывают, как начальник «уголовки» дерет его за остальные «скрипки». Фильм закончился, и опер остался молодцом. А тебя будут драть всю жизнь, и этому фильму ужасов не будет конца.
– Так что же делать?
– Написать первым пунктом плана – «расспросить Семеныча», то есть меня. Что жулик хочет, разговаривая с тобой?
– Скрыть истину.
– «Скрыть истину, выяснить изначальное»… Попроще, пожалуйста!
– Обмануть.
– Нет! Обмануть – это слишком просто. Это – посмеяться и разойтись в разные стороны. Он стремится во что бы то ни стало тебя нае…ть! А ты что должен сделать?
– Его нае…ть.
– Нет! Ты его должен обмануть. Ты должен работать легко, смеясь. Понял?
Сколько Сашка ни мучился, он не мог выдавить из себя воспоминания о том, чтобы в школе милиции речь шла о чем-то подобном. Молодой Макаров растерялся.
– В одном случае из десяти у тебя есть на человека четкая оперативная информация, – продолжал Пикалев. – Еще в двух случаях – бабка сказала на лавочке. А в семи случаях из десяти у тебя ничего нет на жулика. Вообще ничего, кроме твоей уверенности! Но ты знаешь, что «темняк» повесил именно он! Он, и никто иной. Запомни, Сашка, твой авторитет опера будет заключаться не в количестве почетных грамот и не в сумме премии. Ты будешь считаться классным опером только тогда, когда где-нибудь в соликамских лагерях встретятся два зека и один из них скажет другому: «Вот Макаров меня нае…л, а?! Если бы не он, гулял бы на свободе!», а другой ему ответит: «Это Макаров из Слянска, что ли? Да, сука еще та…» Вот тогда ты можешь сказать себе, что ты состоялся.
Пикалев снял трубку аппарата и коротко бросил:
– Заведи моего.
Через минуту в кабинете сидел на стуле тридцатилетний парень и пощелкивал суставами пальцев.
– Ну что, Выхриков, – спросил Пикалев, процеживая чай через зубы, – не было печали, да черти накачали?
Пока Николай Семенович сплевывал попавшую в рот заварку в урну, некто Выхриков зачем-то рассказывал о том, как он провел выходные за городом, окучивая грядки на огороде умершей бабушки.
Пикалев проплевался и достал папиросу.
– На хрена ты мне это рассказываешь?
– А о чем еще говорить? О погоде? С тобой как начнешь о погоде разговаривать, разговор заканчивается нарами. Больше я с тобой о погоде говорить не буду.
– Ты что думаешь, я тебя сюда привел о погоде или грядках говорить? Я тебя уже сутки ищу. Я сам с тобой больше о погоде говорить не собираюсь. Теперь у нас разговор будет конкретный.
– О чем? Я ведь завязал, ты знаешь.
– Не дави на меня. Я знаю другое. Об одной чудной квартире, в которой недавно побывал вор Выхриков. Но глупый Выхриков понятия не имеет, что в тот момент, когда он из этой квартиры выходил, его видели два ясных глаза. Это было как раз в середине сентября, когда Выхриков что-то окучивал на огороде бабушки. Что ты окучивал в середине сентября, Выхриков? Озимый редис?
– Я огород в порядок приводил!
– Выхриков, с твоими двуми ходками по сто сорок четвертой после третьей будет почетное звание «опасный рецидивист». Я могу сейчас перейти с хорошего разговора на плохой. После этого ты сразу оказываешься в камере и выходишь из нее уже с руками за спиной. Я вызываю свидетеля, делаем официальное опознание, протоколируем, допрашиваем и закрываем. Тебя. Больше у тебя шансов нет. Пойдешь в суд за полным отказом. А по этой теме тебе дадут на всю катушку. И за рецидив, и за отказ помогать следствию, и за отсутствие раскаяния.
Пикалев потушил папиросу.
– Есть другой вариант. Ты знаешь, что в каждом деле есть организаторы, есть исполнители, есть пособники и свидетели. Если перестанешь дуру гнать, разрешу написать явку с повинной. Потолкую со следаком, в суд меня все равно вызовут, так я и там словечко замолвлю за тебя. После двух ходок вряд ли условным отделаешься, но ведь есть разница – три года получить или семь? И есть разница – своими ногами в суд прийти или месяца четыре шконарь парить?.. Минуту даю, Выхриков. Отсюда ты все равно уже не выйдешь. Через минуту либо рассказываешь мне про «хату», либо я сам тебя запираю в «хату». И забываю о тебе. Потом – стучи не стучи в дверь с просьбой поговорить со мной, как в прошлый раз, – будешь сидеть. Я о тебе забыл. Время пошло.
Парень мялся. Его лицо перекашивала судорога. Он уже не мог думать.
– Ну? – спросил Пикалев, отрывая взгляд от настенных часов.
– Квартира восемь. На Речной…
– Я знаю. Давай я ничего клещами из тебя вытягивать не буду?
– Двадцать второй дом. Куртки и магнитофон еще у меня…
Отведя парня в камеру, Пикалев вернулся с большим журналом. В милиции он называется КУП – книга учета преступлений.
Пикалев начал листать страницы.
– Так… Десятого сентября… Одиннадцатого… Так… Изнасилование… Грабеж… Гараж… Кража… Кража… Не то. Ага, вот. Кража. Квартира 8, дом 22, улица Речная. Гражданка Власова – потерпевшая.
Пикалев с грохотом захлопнул КУП.
– Вот тебе, студент, и скрипка Страдивари. В точку.
– Я не понял, – удивился тогда Макаров, – у вас что, информации не было на Выхрикова, что ли?..
– Какая на хрен информация?! – отмахнулся Пикалев, унося журнал в «дежурку». – Я его по дороге в отдел случайно зацепил.
Макаров вспомнил этот случай, представив, как двое желторотых оперов сейчас пытаются вытрясти хоть что-то из Матвеича. Нет, не горит у них в глазах тот огонек, какой горел когда-то в глазах Николая Пикалева. Тот огонек, который старый опер сумел зажечь в глазах тогда еще юного Макарова. Числиться опером и быть им – не одно и то же. Это на протяжении долгих месяцев вдалбливал в мозг Александра его наставник. Он сумел заразить подопечного вирусом любви к своей работе.
Кто учит сейчас этих пацанов? Сами себя.
Саша подумал, что уже почти два года не был на могиле Николая. Опер погиб четыре года назад, при задержании девятнадцатилетнего сосунка, когда тот пытался снять с девчонки старенькую песцовую шапку. Наркоман-отморозок выстрелил из обреза двенадцатого калибра в лицо безоружному менту.
«Надо заехать», – подумал Саша…
* * *– Надо заехать или нет? – уже почти кричал в машине Стариков, прикоснувшись рукой к плечу Макарова.
