Данил Корецкий - Антикиллер-5. За своего…
Димыч сокрушенно покачал головой:
– Расклады гнилые, обрадовать тебя нечем. Был здесь варяг московский – Жора Каскет, намутил по полной, наркоту и ликеро-водку под себя подмял… Ты, наверное, слышал про него.
Север кивнул.
– Сперва что ни день, то мочилово. Он жестко пёр. Потом, когда наши под него ложиться стали, немного успокоился. Босой у него вроде свадебного генерала стал. С Гариком скорешевался. Но Гарика мочканули – тот, как оказалось, Валета заказал, вот ему счет и выставили. Сам Ванька Боцман, сын Валета, пришил урода…
Север опять кивнул: в курсе.
– Ну и понеслась тогда. На похоронах Гарика весь цвет собрался, а у Карпета граната в кармане. Ну и встал он перед Жорой в позу, начал предъявы кидать. Закончилось тем, что граната рванула, их обоих в клочья, Итальянца на железную ограду отбросило, помер. Корейца тоже порвало хорошо, но Кореец выжил.
– А остальные?
– Остальные просто офигели от такого расклада. Это, считай, как еще одна крестобойня. Ну, как тогда у вас в Екатериновке…
Димыч осторожно посмотрел на собеседника. По слухам, Север был единственный, кто в тот декабрьский вечер живым покинул имение Креста. А как ему удалось спастись и куда он канул потом, так что ни слуху ни духу за все полтора года – все это было неясно, туманно и наводило на всякие размышления. Но Север только сказал:
– Дальше.
И Димыч продолжил:
– Ну и вот что получилось: Итальянца нет, Карпета нет, Гарика, Жоры… В Речпорте, Ленгороде и Нахичевани всякая шелупень повылезала, стали друг дружку рвать, за власть драться. Речпортовские как-то все ж договорились между собой, там старая гвардия еще в силе – братья Корниловы бузу прекратили. А в Нахичевани, к примеру, до сих пор порядка нет. Цыгу-младшего вот подстрелили… Дурево левое ходит по городу, никто за порядком не следит, а нарики звереют…
– Смотрящий кто? – перебил его Север.
– Босой за смотрящего. Но он ничего по ходу не решает. Старый, здоровья ноль. Все ждут, что вот-вот подохнет, только поэтому и не трогают.
– Ждут, говоришь, – повторил за ним Север. – А реальная власть за кем?
– А хрен его знает, за кем. Ни за кем. Анархия.
Наверху стукнуло окно, музыка стала громче. В окне показались Хобот с белокурой девушкой. Вспыхнула зажигалка – Хобот дал прикурить подруге, закурил сам. Она рассмеялась деланым пьяным смехом. Оба были голые.
– Нормально! – тихо подхихикнул Димон, кивнув в их сторону.
– Пусть отдыхают, пока можно, – сказал Север. – Здесь интерес должен быть. Без интереса ничего не складывается, понял?
Димон честно попытался понять, но у него ничего не вышло.
– Точняк. Не бывает, – сказал он на всякий случай.
– Про Антона слыхать что-нибудь?
– Миротворец? В «Ривьеру» иногда заходит. Культурный, по телику выступает. Как всегда, короче!
– А Гуссейн?
– Гуссейн весь в бизнесе. Иногда обеды у нас заказывает с доставкой. Не выходит никуда. Его сейчас шелупень всякая донимает – угрозы, то-сё, на торговые точки нападают. Эту шелупень год назад никто даже в микроскоп не рассмотрел бы, а сейчас – вон, самого Гуссейна за ус дергают.
– Так кто это такие?
Димыч махнул рукой:
– Никто. Биомасса, как сейчас говорят…
– Не гони, – Север нахмурился. – Так не бывает. Есть клички, есть знакомые, есть дворы…
– Ну, точно не знаю! – испугался Димыч. – И никто из наших не знает… Если что-то узнаю, я тебе сразу скажу! А пока – не…
Он замотал головой.
– Ну точно, Север, не гоню!
Север отвернулся, вздохнул глубоко. Ночь пахла степью, асфальтом, рекой. Запах родины, как сказал тогда Хобот.
В тишине слышно, как у Дона гудят буксиры, проплывая между опорами Западного моста, шумит машинами проспект Забастовки, а где-то внизу живет своей жизнью вокзал: покрикивают электровозы, идут-стучат поезда – везут веселые компании на Черное море, в Кисловодск или серьезных деловиков в Москву… Это его, Севера, город. Он ощущает даже через крепкую итальянскую подошву, как если бы стоял босой по щиколотку в прохладном черноземе. Никто другой не знает его, как знает он. Его город. И – точка… Но почему он только сейчас оказался здесь, где он был, где пропадал все это время, когда город топтали московские варяги, когда его заливали мутные воды раздора? Никто не знал. Да Север и сам старался не вспоминать. Что было, то прошло.
– Пошли, Димыч, в хату, – Север мотнул головой. – Ночь красивая, бабы без дела застоялись, водка стынет… А ты тут мне порожняки накручиваешь.
– Какие порожняки? Ты что? – Димыч втянул голову в плечи и опасливо отступил назад. – Я же не блатной и не Штирлиц, я тебе как знаю, так и обсказал…
– Да шучу я, шучу! Не бойся!
Север рассмеялся, положил руку ему на плечо, встряхнул так, что у Димыча клацнули зубы, и повел домой. Тот перевел дух. Хотя вечер еще не кончился…
Глава 3
Свой
Жизнь похожа на собачью упряжку – если ты не вожак, то всю дорогу картина не меняется: впереди чья-то задница…
Лис– Филипп Михайлович, на трассе в районе Степной три трупа. Похоже на разбойное. Там уже работают из района, вроде бы прокурорские только что выехали. Можем подогнать к вам машину через пять – семь минут…
Голос дежурного в трубке немного заторможен, будто читает по бумажке. Лис потер глаза, зевнул. Темно. Тихо. За окном проступает красноватая полоска рассвета. Она кажется нарисованной на небосводе.
– Степная? Какой километр?
Он сел, медленно спустил ноги на прохладный пол, потянулся.
– Тридцатый километр, Филипп Михайлович. Не городская подследственность, краевая. Но дело такое… Гнилое. В смысле – резонансное…
– Что там?
– Семья: мужчина, женщина и пацан лет семи. Туда все начальство съезжается…
Лис посмотрел на Ребенка. Судя по изменившемуся дыханию, она проснулась. Но глаза не открывала.
– Ясно. Глазурин едет?
– Ему как раз сейчас звонят.
– Хорошо. Высылайте машину. Сейчас выхожу.
Он собрался было нажать отбой, но что-то ему не понравилось – в голосе, в интонации или в том, что дежурный сразу не бросил трубку, как это обычно делают все дежурные.
– В чем дело? – сказал Лис. – В чем гниль?
– Ничего, Филипп Михайлович, – после небольшой паузы ответили на том конце провода. – Машина выезжает к вам.
Он встал, умылся холодной водой, оделся. Прежде чем уйти, заглянул в спальню. Ребенок лежала, отвернувшись к стене, из-под одеяла выглядывала аккуратная розовая ступня. Лис взял с прикроватного столика мобильник.
– Я потом сразу на работу, – сказал он. – Если хочешь, позавтракаем в городе.
Не поворачиваясь, она ответила сонным голосом:
– А? Ага-а…
* * *Пустая трасса, утренние сумерки. Лис успел вздремнуть в машине, а когда в очередной раз открыл глаза, увидел мигающие «люстры» полицейских машин и городского прокурора Басманного с дымящимся стаканчиком в руке. Другую руку прокурор держал горстью перед собой и смотрел на нее с надеждой и отвращением.
– Вот такая ерунда, Филипп, – сказал он и, запрокинув голову, высыпал таблетки в рот. Пожевал, попыхтел, отхлебнул из стаканчика.
Лис вышел из машины. Кусок обсаженного тополями проселка огорожен желтыми лентами. Два микроавтобуса, полицейская «лада» из райотдела, патрульная машина, две черные «ауди» – Басманного и еще чья-то. Машины бросили прямо на поле, среди смятых зеленых колосков. Человек пятнадцать задумчиво топтались по этим колоскам, стояли, отставив ногу, кашляли, бросали под ноги окурки и негромко переговаривались. Волин, Лунц, знакомые все лица… Замнач УФСБ по оперативной работе Вознюков (чего это «Контора»-то всполошилась?)… А вот кто-то из заместителей мэра (Лис забыл фамилию) в расстегнутой до пупа «гавайке», глаза мутные, волосы обсыпаны фосфоресцирующими блестками – очень странно смотрится. Похоже, его сняли прямо из ночного клуба. В одном из микроавтобусов горел свет, там сидел, понурившись, небритый мужчина. Рядом с ним важняк Баринов из краевого СУСКа[3] что-то записывал в блокнот.
– Полная ерунда, Филипп, – вздохнул рядом Басманный. – Вот так и не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Вроде, на гражданке полегче, и безопасней… А оно вон как обернулось. А вот если бы остался у вас, может, ничего и не было бы…
– Кто остался? – спросил Лис.
– Ну кто, кто… – прокурор посмотрел на него. – Ясно кто. Гусаров этот ваш…
– При чем тут Гусаров?
Басманный поморщился, отошел в сторону и крикнул кому-то с раздражением:
– Да выключите вы там фары, наконец! Слепит же, работать невозможно!
Лис вдруг понял, почему мялся дежурный. Не поверил. Нет, не может быть. Хотел окликнуть Басманного, но тот уже был далеко. В горле сдавило. Он ведь вспоминал о нем совсем недавно, когда с Вальком разговаривали. А тот его видел – на море с семьей ехал… Вот и вернулись… Да нет, ерунда! Гусар двадцать лет в уголовном розыске отпахал – и стреляли в него, и с ножами кидались… Невозможно, чтобы вот так просто, в мирной жизни…
