Эльмира Нетесова - Закон Тайга

—  К чему ж так сразу? Я пока допрашиваю вас как свидете­ля. Взял у вас подписку, что будете говорить правду. Ничего не станете утаивать от следствия.

—  А я и не вру. Но говорить, что черное - это белое, не могу. Надеюсь, и вам такие показания не нужны.

—   Правильно. Но уж очень старательно углы обходите. К тому же явно не договариваете, - упрекнул следователь.

—  Чего?

—  Говорите, что не входил, не видели, не знаете. А человек рядом с вами не один час проспал. Прежде чем влезть в спаль­ный мешок, не раз невольно толкнул вас. Ведь палатка узкая, одноместная. Не раз проснуться должны были. И видеть, когда ложился и вставал человек.

—    Всегда так было. Но в этот раз усталость свалила. Даже не поел...

—  Так во сколько вы спать легли, Тихомиров?

—  Часов не имею. Но засветло.

— А почему вы нашли в себе силы сходить умыться на реку, а от ужина отказались? Иль усталость заказная у вас? .

—  Не понял! Я же говорил, устал и лег спать. Как можно заказать усталость?

—  На пожаре с кем вы были? С Лавровым?

—  Не только. Я и сам по себе, и с сельскими, и с охраной. Всем помогал.

—  А вернулись с кем?

—  Со всеми вместе. В хвосте. Сзади меня один ох­ранник был.

—  Так сколько же времени вы проспали в ту, последнюю, ночь Лаврова? - вернул следователь допрос в прежнее русло.

—  Я три дня не спал. Неудивительно, что лег засветло, а проснулся утром.

—  А почему вы, оберегаемый Лавровым, один из всех не заметили его отсутствия за завтраком?

—  Он часто завтракал позже других. Я и не удивился.

—  Он не говорил вам, что носил в сумке? - напрягся сле­дователь.

—  А почему он должен меня информировать? Я для него - условник. Он со мною, случалось, строже, чем с другими, был. Возможно, и я на его месте поступал бы точно так. Он - на­чальник. И панибратства между нами не было. Спасибо, что приютил. Только теперь я тому не рад. Вон в какую цену выли­вается мне его жалость. В подозреваемые попал ни за что. А ведь случись, не проспи я ту ночь, голову за него положил бы не задумываясь. Он единственный меня понимал.

—  Вы уверены, что понимал?

—   Иначе не пустил бы к себе в палатку. Не приютил, не защищал. Видел бы он теперешнее, удивился бы немало. Как за усталость расплачиваться мне приходится...

—    Прочтите и подпишите протокол, - подал следователь исписанные бумаги. А положив их в портфель, сказал: - Вы свободны. Идите.

А утром, едва условники сели завтракать, к палаткам подъ­ехал следователь. Поздоровался со всеми. Глянул на Тихомиро­ва. У того сердце побитым щенком сжалось. Кусок поперек горла колом встал. Хотелось обругать, накричать. Но знал, этим не поможешь. Ведь вот и сегодняшнюю ночь не спал. Жизнь не мила стала.

—  Тихомиров, я задержу вас ненадолго. - И, обратившись к Трофимычу, продолжил: - Думаю, часа нам хватит.

—  Попался, курва, за самые яйца, - ухмылялся Шмель зло­радно.

Андрей Кондратьевич, глянув на Тихомирова, обронил:

—  Пригрел человек змею под боком. Сколько хороших лю­дей погибло, а это дерьмо никакая погибель не берет.

—  Давайте без комментариев, - сухо прервал следователь.

Когда люди ушли на работу, допрос возобновился.

—  Откуда вам известно, что у Лаврова не было денег?

—  Зачем они в тайге? Что тут с ними делать? Да и не утвер­ждал я, только предположил. На это имею право.

—  А я и не оспариваю его. Но вот что меня интересует: почему вы умолчали, что Лавров в вашем присутствии получил почту во время пожара? От нарочного. Расписался за нее. Вскрыл

конверт. Вы стояли рядом. И увидев, откуда письмо, изменились в лице. Этого письма вместе с полевой сум-

кой найти не удалось. Но вы, вероятно, помните, откуда оно пришло?

—  Из органов безопасности, которые меня в тюрьму упек­ли. Естественно, что со мною творится, когда я вижу иль слы­шу упоминание о тех органах, - дрогнул голос Тихомирова.

— Что было в том письме? Припомните, - попросил следо­ватель.

—  Не читал. Не смог. Строчки перед глазами поплыли, как в тумане. Да и Лавров тут же сунул письмо в сумку.

— А жаль, что не разглядели. Ну что ж, письмо мы восста­новим. Это не сложно. А кроме него, ничего в конверте не было?

—  Не видел. Не присматривался.

—  Может быть, нарочный перепутал или забыл, но гово­рит, что в конверте фотографии были. Несколько выпало. Лавров поднял, - внимательно смотрел следователь на Ти­хомирова.

—  Я не помню такого. Да и какое мне дело до чужих забот? У меня в жизни свое правило: чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Потому никогда не суюсь не в свои дела. Зарок себе дал. Поумнел в тюрьме. Раньше бы мне этот опыт, не отбывал бы срок.

— А Лавров не показывал вам в палатке эти фото? - словно не слышал ответа следователь.

—    За старшим охраны такое не водилось. Исключено. Больше чем о погоде - не говорили никогда, - вздохнул Тихомиров.

Когда следователь сел в машину, мужик пошел к костру шатаясь. Ноги подкашивались, не держали. Заметив его состо­яние, Митрич подошел:

—  Чего это он к тебе зачастил?

—  О Лаврове спрашивает. Знай я, что так повернется, соба­кой в тайге бы жил, но не со старшим в одной палатке. Уже душу наизнанку вывернул этими допросами, - пожаловался Тихомиров.

—  Кому как. Вон наших мужиков в прокуратуру вызыва­ли. Пятерых. И новых. Тоже чего-то спрашивали. Радостные приехали в обрат. Говорят, ента, будет освобождение. Лучше, чем амнистия. И позор смоют. Навроде они и не сидели во­все. Так им сказали. Документы готовят ихние. К воле. Знать, нынче невиновного от виноватого отделят. Может, и тебя к тому готовят.

—  Мне такого не говорили. О прошлом - ни слова. Будто не было его у меня. Все о Лаврове. Свободой и не пахнет, - мрачно курил Тихомиров.

— И мне не обещаются. И не зовут никуда. А уж я бы бегом побег. Только бы поманили. Так неволя заела!

Хочется под старь в человеках пожить, - выдал Митрич сокро­венное.

Тихомиров молча встал, пошел на деляну, туда, откуда слы­шался звон топоров, рев пил, уханье падающих деревьев.

В тайге было тепло. Тучи мошкары вились меж деревьев и кустов. Под ногами сновали бурундуки, даже серый зайчонок прошмыгнул совсем рядом, не испугавшись человека.

Заполошная сойка метнулась с куста на ель. Вытаращилась удивленно. Что забыл человек в глуши таежной? Иль гнездо свое потерял?

Но тут упало дерево, спиленное под корень. Вскрикнуло громко. Сойка, хрипло обругав людей, суматошно захлопала крыльями, улетела в распадок.

Тихомиров подошел к пачке хлыстов, стал замерять выра­ботку. Никто из условников ни о чем не спросил его. Каждый был занят своим делом. И казалось, его приход остался незаме­ченным.

Новички сегодня обрубали сучья со спиленных деревьев. Не слишком быстро и ловко у них получалось. Но старались люди. Их терпеливо учили. Без слов. Показывали, объясняли. Без ругани. И в его душе проснулась жгучая зависть. Ведь вот они ладят даже с фартовыми. И те, ворюги, а смотри, вровень с генералом здесь. Как со своими говорят. И от них никто не отворачивается. Здесь же, как от зверя, от падали, от чумного - сразу уходят. От греха подальше...

— Шмель, возьми клин, не то завалишь мне на лысину свою красавицу! - крикнул Генка.

—  Санька! Погоди эту ель валить! Постучи по стволу. Там бел­ка! Пусть своих шустрят утащит! Не оставляй ее бедолагой! - над­рывался Иваныч, перекрывая рев бульдозера.

Рябой по стволу веткой стукнул, белку пугнул:

—  Хиляй, мамзель, краля хвостатая, зазноба рыжая! Линяй с этой хазы! Чего барухой застряла? У тебя дуплянок, что у меня волос на калгане. Не мори! Не то размажу, стерва! Выме­тайся, добром прошу, как кента! Слышь! Иль тебе локаторы поморозило? Так я продую, мало не покажется! До самого Ма­гадана без огляду когти рвать будешь! - грозил Рябой.

Мужики, слушая его, со смеху животы надрывали.

Санька, устав ждать, подошел к ели. Белые, как мелкий снег, опилки брызнули из-под пилы. На старую рыжую хвою, на тра­ву, на сапоги. Запах смолы ударил в лицо. Вальщик опустил со лба очки, вбил клин, рассчитав угол падения дерева.

— Отойдите, мужики! - предупредил Санька.

Тихомиров загляделся на верхушку ели. Там на макушке дерева сидела белка. Он не услышал, пропустил мимо ушей пре­дупреждение вальщика.

Дерево, падая, сшибло с ног, подмяло и враз укрыло хвоей, словно спрятав разом от всех или похоронив заживо.

Он ничего не заметил. Может, успел крикнуть, но шум падающего дерева заглушил. Да и что такое в тайге человече­ский голос? Хрупкий звук, живущий секунды. Да и то если его успеет подхватить, вырвать из ветвей таежное эхо.

—  Никак хмырь накрылся? - оглядевшись, ахнул Сашка.

— Да нет, небось в кустах отсиживается! После допроса ок­лематься надо, - вставил бульдозерист.

—  Чего скучковались? Хиляйте сюда! - позвал Шмель.