Николай Басов - Высший пилотаж киллера
– У тебя интересная работа, – вместо вопроса я говорил утвердительно. – Через тебя идет вся информация, ты можешь даже, наверное, влиять на выработку решений…
– Нет, – она покачала головой. – Решение всегда принимается где-то наверху. Иногда мне кажется, даже не Барчук к этому имеет отношение.
– Не он? Тогда кто же?
– Кто-то, кто смотрит и планирует дальше, чем наш преподобный шеф.
– Ну, мне показалось, что торговля информацией – не такое уж громоздкое дело. В конце концов, это можно вывести даже на автопилот, когда все варится, кипит и приносит доход без чрезмерного наблюдения, нет?
Она аккуратно проглотила остатки жульена.
– Только не у нас. Ведь мы не только информацией торгуем или там какие-то коммерческие замеры делаем на заказ. Очень часто у нас проходит что-то вроде посредничества. Если все получается, могут даже приплатить участникам.
– То есть у вас не чисто информационная среда?
– У нас бизнес-информация, а это значит, что у человека с головой обязательно должны возникнуть какие-то не совсем, – она хихикнула, – платонические к своей работе планы.
– И часто такое бывает?
– Если редко, то, как правило, дело идет на многие миллионы зеленых. А в иные времена – очень часто, чуть не каждую неделю. Но тогда и суммы так себе. – Она снова хмыкнула. – Я бы, конечно, и от таких не отказалась, но для конторы это не настоящие деньги, а крохоборство.
Кажется, я начал понимать, чем они там занимались. Но нелегальное посредничество за черный нал было не той статьей, за которую убивают. Чтобы такие резкие методы вступили в дело, нужно было увязнуть в крупных, на миллионы, суммах или затеять нечто постоянное. А я пока не замечал в Прилипале ни особого богатства, ни слишком накатанной колеи.
– Значит, вы выживаете, как и все остальные?
Она кивнула.
– Надеемся не развалиться, и пока это получается, но не так, чтобы очень. Впрочем, – она торжественно подняла палец вверх, – кое-что получится, например, довольно скоро. Через пару-тройку недель. И тогда…
Я потряс головой, делая вид, что теряю нить разговора.
– Что получится?
– Ну, очередной посреднический заплыв. Пара предыдущих операций были очень успешными, шефам, кажется, удалось выйти на действительно крупного клиента. Если они его удовлетворят, – она снова хихикнула, – то навар будет больше, чем мы заработали за последний год.
– В самом деле?
– Да. Мощный инвестиционный проект фирмачей из Германии, кажется. Две наши работы оказались очень точными, прямо как на Западе, и эти мелкие клиенты вывели на крупную рыбу. Я люблю крупную рыбу, с ней себя иначе ощущаешь.
Мы потанцевали. Потом поговорили о каких-то дурацких фирменных магазинах, в которых я ничего не соображал, но названия которых слышал. Ближе к концу, когда уже и бутылка стала полупустой, и кофе остыл, я сделал вид, что посерьезнел:
– Знаешь, ведь мне с тобой и о деле нужно поговорить.
Она хитренько прищурилась.
– А мы о чем говорили?
– Да так… О том о сем. Я ведь копаю на Веточку материал. Занимаюсь, собственно, вашим делом только со своей колокольни и в меру своей квалификации.
Она нехотя отвела взгляд от танцевальной площадочки перед небольшим странным квартетом в дальнем конце зала и попыталась внимательно рассмотреть меня. Если она играла и в действительности не слишком уж опьянела, то была превосходной актрисой, вся в бабушку.
– Ну и что же ты накопал?
– Понимаешь, она путалась с каким-то слесарем-бандитом. Ты можешь представить себе Веточку с вот такими, – я сделал из пальцев два кружка, – глазищами, целеустремленную, как экспресс, с изрядным запасом головного вещества, которая совсем бездарно влюбилась бы в какого-то забулдыгу?
Она хихикнула, я, кажется, достиг цели, она не очень фиксировалась на моих вопросах, готова была отвечать спонтанно.
– Нет, не могу. Если она с кем-то и бродила, хотя я думаю, именно бродила, и ничего больше, ей что-то от этого, как ты сказал, забулдыги было нужно. Она готовила материал. Больше ее ничего не интересовало.
– Но что могло ее так заинтересовать, что она пустилась в такую, прямо скажем, небезопасную…
– Безопасность ее не очень интересовала, когда дело шло об удачном материале. – Клава посмотрела на часы. – Ой, нам, кажется, пора.
Мы стали подниматься.
– Ты не поверишь, но они, все эти журналисты, – чокнутые.
– И поэтому, ты думаешь, она потеряла контроль над событиями, и ее из-за этого замочили? – все еще приставал я.
– Думаю, другого объяснения нет. – Она посмотрела на меня, и у меня сложилось какое-то гадкое чувство, что не я, а она все это подготовила и провела наш ужин на высшем уровне. Ее глаза смотрели серьезно, тревожно, абсолютно трезво. – Понимаешь, ничего другого просто быть не могло.
– Но что же она узнала?
И тогда шепотом, скорее для себя, чем для моего сведения, Клавдия произнесла:
– Я бы тоже это хотела знать.
Глава 14
Я завез Клаву домой почти вовремя. Но все-таки увидел в окне третьего этажа одинокий женский силуэт. Клава, выбираясь из машины, посмотрела туда же.
– О, мама уже ждет. – Потом, словно вспомнив о чем-то, она наступила на сиденье обнажившейся коленкой, наклонилась и дружелюбно, по-сестрински чмокнула меня в щеку. – Ты молодец, вел себя как джентльмен, я ни разу не вспомнила, как ты таскал Барчука за галстук. Пока.
Она явно вспоминала это с удовольствием. Надо же, какие глубины скрываются в добрых женских душах. Я вылез и через покрытую изморозью крышу машины крикнул ей вслед:
– Ты тоже молодец, я ни разу не заметил, чтобы ты громко зевала.
Она оглянулась, махнула рукой.
– Ты делаешь нужное дело. Я хотела бы, чтобы у тебя получилось.
Это было почти уже признаком моего непрофессионализма. Или она гораздо умнее, чем кажется? Впрочем, может, и умнее, сколько у нее языков, вроде бы три?
Дверь хлопнула с таким деревянным, глухим звуком, что я поежился. Не могу этого объяснить, но почему-то я был уверен, что не забуду эту девушку. И запомню ее именно такой, расслабленной, довольной, чуть выпившей, рядом со своим подъездом, откровенно потешающейся над кем-то, кто считал ее не очень далекой.
В машине было тепло. Я подождал немного, минуты две, убедился, что мама в окне пропала в глубинах квартиры и на кухне загорелся свет. Потом поехал, пока все было в порядке.
Пока? Что значит пока, спросил я себя? Так и будет. Это не очень сложное дело, и может, все мои предчувствия – бред стареющего оперативника, которому пора думать о тихой гавани, о бумажной работе, о женском обществе, наконец.
Кстати, о тихой работе. Я достал записку, свой сотовик и позвонил Сэму. Вернее, Самуилу Абрамовичу Брееру, фотографу Прилипалы, одному из друзей Веточки.
Мне ответил суховатый, явно не очень трезвый голос, но странное дело, от него веяло теплом и участием, он вызывал только самые положительные чувства.
Я назвал себя, сказал, чем занимаюсь, и выразил желание встретиться. Сэм выслушал, потом очень кратко ответил:
– Приезжайте. Я не сплю.
И я поехал куда-то на Юго-Запад, потом еще довольно здорово вбок, а когда доехал, было уже крепко за одиннадцать. Я же ехал не очень быстро, чтобы не нарваться с запахом на какого-нибудь ретивого гаишника. Тут даже удостоверение могло не подействовать.
Бреер встретил меня в тренировочных штанах и в несвежей футболке. Почему-то представилось, что минутой ранее в этой самой футболке он таскал старческими руками пудовую гирю и пыхтел, добровольно потея. Кроме того, от него несло вермутом, причем не «Чинзано», а самым что ни на есть примитивным.
Ничего не спрашивая, даже удостоверения, он провел меня на кухню и указал на табуретку через стол напротив того места, где стояла большая кружка черного кофе и початая бутылка с граненым стаканом. Сбоку лежал какой-то очень толстый труд со сложным названием. Передо мной был обрусевший еврей-интеллектуал, с неустроенностью и разбитыми надеждами, но неистребимой добротой и любовью к жизни.
Чем-то неуловимым он напоминал мне Циклера, старого моего дружка, который один чуть не из всей нашей компании помог мне, когда я действительно нуждался в помощи. И который теперь свалил куда-то то ли в Австрию, то ли в Швейцарию. Ему это было можно, после нашего блистательного дела в Тольятти он огреб миллион и даже сумел его вывезти за границу. Он всегда почему-то мечтал о лавочке, продающей хорошие, очень надежные, может быть, лучшие в мире, часы самых лучших фирм. Наверное, у него теперь есть что-то похожее.
Должно быть, я слишком явно задумался, глядя на Сэма, потому что он спросил:
– Я должен извиняться за неглиже?
– Ничуть. Это я, кажется, должен извиниться за поздний визит.
– Ну, что вы, – он подобрел. – Я на бюллетене, лежу пью малину с аспирином, на работу не хожу, могу хоть круглые сутки не спать. Или наоборот, спать все дни напролет. А кроме того, фотографы, особенно неплохие, как и астрономы, почти всегда работают по ночам. Так что извиняться не стоит.
