Сергей Зверев - С неба – в бой!

Вежливо постучав в дверь, он заглянул внутрь:

– Можно?

Миловидная женщина средних лет поднялась ему навстречу из-за стола, заваленного ворохом каких-то бумаг, сделала шаг вперед, смотря на капитана большими удивленными глазами:

– Я вас слушаю.

– Прошу прощения, вы директор школы?

– Да, я. А вы, извините?

– Капитан Анисимов, уголовный розыск.

Директриса тревожно замерла на мгновение, потом совершенно неожиданно улыбнулась, облегченно вздохнула, взмахнув руками, будто сбрасывая с себя некую тяжесть, и быстро заговорила:

– Слава богу, наконец-то… Вы его привезли с собой? Мы уж, честно сказать, чего только не передумали. Родителей у него нет, воспитывает дядя, пьющий, конечно, но в меру, не то что некоторые… Но все же за ребенком приглядеть не может. Юра учится неровно, то очень хорошо, а то просто безобразно. А сейчас? Вы представить себе не можете! Выпускной класс, а у него куча «хвостов». Алгебра, химия, физика… Зато история! Он же знает ее прекрасно, ходит в кружок. У нас в школе есть военно-исторический кружок. Кстати сказать, лучший в районе. Ну, ладно… Главное, что он нашелся! Он ведь не успел ничего натворить? Я имею в виду, ничего серьезного? Сбежал и всё? Кстати, где вы его поймали?

Анисимова трудно было сбить с толку. Как правило, он всегда знал, как нужно себя вести в той или иной ситуации. Особенно это касалось разговоров со свидетелями, с которыми следовало быть подчеркнуто доброжелательным. Но сейчас он растерялся, совершенно ничего не понимая. Поэтому стоял молча, в величайшем изумлении наблюдая за директрисой.

– Да вы садитесь, садитесь. Вот стул. Сейчас сделаем чаю. Как вас зовут? – Она произносила слова со страшной скоростью, точно боялась, что ее прервут на половине фразы.

– Олег… Олег Михайлович. А вас?

– Елизавета Алексеевна. Будьте добры, расскажите про Юру. Мне нужно знать. Знать, что сказать учителям. Родителям других детей, детям. У Юры очень много друзей. Вы не поверите… И все страшно волнуются. Сейчас мы позовем Александру Тихоновну, это их классный руководитель, ей лучше встретить Юру. А то тут еще, представляете, наш руководитель кружка, куда ходил Юра, второй день пропускает занятия. Валентин Владимирович, наш учитель истории… Он, может быть, лучше всех знает Юру, должен был сказать, куда направить поиски…

При последних словах директрисы Анисимов слегка вздрогнул и нахмурился. Всё вставало на свои места, только, кажется, дело еще больше усложнялось. Своим опытным оперским чутьем он мгновенно определил, что копать придется серьезно. Поэтому решил не проводить «разведку боем», а сразу открыть все карты, что, возможно, и было жестоко по отношению к этой симпатичной женщине.

– Елизавета Алексеевна, дело в том, что я сюда не по поводу Юры, – мягко сказал капитан. – Я приехал… Приехал, чтобы расспросить вас о вашем учителе, Валентине Владимировиче Торопове…

Директриса застыла с пустым чайником в руке. Она вся напряглась, безошибочно определив, что сейчас услышит нечто страшное.

– Дело в том, что я должен сообщить вам тяжелую новость. – Анисимов вздохнул, потянулся за сигаретами, но быстро сообразил, что курить здесь, скорей всего, нельзя. – Сегодня утром он был найден убитым. В реке, около деревни Осиновка.

Анисимов помолчал, соблюдая необходимые приличия, потом сказал:

– Елизавета Алексеевна, примите мои соболезнования. Мне очень неудобно, но не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

В глазах директрисы стояли слезы. Она кивнула, не разжимая губ. И опустилась в кресло, машинально поставив чайник на колени.

– Скажите, пожалуйста, когда вы последний раз видели Валентина Владимировича?

– В пятницу. В пятницу днем. – Она говорила через силу, усилием воли сдерживая рыдание.

– Где это было?

– Здесь. В школе. Он обещал, что в понедельник зайдет ко мне обсудить летние планы…

Голос ее задрожал, она замолчала.

– Планы?

– Да. Он должен был в июне собирать детей из кружка, вести их в поход по местам боев.

– Он проживает… проживал в Васильевских Дворах?

– Да.

Анисимов достал из кармана блокнот, открыл страницу, прочитал:

– Первомайская, 24. Правильно?

Елизавета Алексеевна кивнула.

– У него была семья?

– Он так и не женился. А родители умерли несколько лет назад.

– Ясно. Близкие друзья?

– Он всегда был очень замкнутым человеком. Общался, насколько я знаю, только с Виктором Яновичем, учителем математики. Еще, кажется, с соседями… Больше не знаю.

– Простите, что спрашиваю, но это необходимо… Личная жизнь? Подруги?

– Ничего не знаю точно. Одно время вроде у него была невеста.

– Местная?

– Нет, из Монастырска. Сотрудница музея. Как зовут, не знаю.

– Они давно перестали встречаться?

– Он мне об этом не докладывал.

Елизавета Алексеевна произнесла эти слова неожиданно резко, даже зло, уже совершенно не владея собой. Потом сильным движением головы откинула волосы назад, посмотрела куда-то вверх. Анисимов понял, что перешел невидимую грань и случайно вторгся в запретную зону. Поэтому замолчал, повел взглядом по сторонам, выискивая в обстановке кабинета подтверждение своей догадки. И вдруг увидел на полке, за стеклом книжного шкафа, искусно выполненный шарж, в котором угадывался облик учителя истории. Крупными буквами сбоку было написано: «Дорогой Елизавете Алексеевне в день рождения от автора. Сим победиши».

Анисимов выдержал паузу, потом спросил:

– А школьные товарищи, однокурсники? С ними он поддерживал отношения?

– Не знаю. Впрочем… Кажется, в Белецке, когда там бывал, останавливался у своего старинного приятеля… Не помню точно. Кажется, его зовут Петр… Фамилия у него еще какая-то странная, двойная. Он мне что-то говорил. Вроде Ерова-Полытина, что ли, не помню…

– Валентин Владимирович часто выезжал в город? В Монастырск? Белецк?

– Да нет. Хотя прошлой зимой много работал в области, в архиве и библиотеках.

– В архиве?

– Да. Он писал исследование о боях в наших местах в Великую Отечественную. Собирался это напечатать. Между прочим, хотел включить в книгу несколько детских работ. Вполне профессиональных, скажу откровенно.

– Понятно. Теперь еще один вопрос. Чем именно занимались дети во время походов? Выявляли воинские захоронения? Или собирали гильзы, ржавое оружие? Копали землянки?

– Всего понемногу. Но по большей части – пополняли школьный музей. У них там соревнования даже были. Кто больше откопает…

Она улыбалась сквозь слезы и так выглядела еще более привлекательной. «Наверное, в нее тайно влюблены некоторые старшеклассники», – вдруг не к месту подумал Анисимов.

– А Юра? Как его фамилия, кстати?

– Юра Беспалко.

– Он ездил с Валентином Владимировичем во все походы?

– Больше всех. Фактически Юра – его помощник. Прекрасно разбирается в военной истории, топографии, археологии, нумизматике. И так далее…

– И вы говорите, он исчез?

– Да. Вчера не был на уроках. И сегодня. Но главное – его уже два дня нет дома. Дядя говорит, что сорвался в воскресенье ни свет ни заря. Ребята тоже ничего не знают.

– А когда вы видели его в последний раз? – неуклюже выразился Анисимов, тут же внутренне отругав себя последними словами.

– Тоже в пятницу, – ответила Елизавета Алексеевна и, не в силах больше сдерживаться, громко зарыдала, так и не выпуская из рук пустой и ненужный теперь чайник.

В этот момент, будто подхватывая инициативу, громкой тревожной трелью залился длинный школьный звонок.

X

Монастырск

28 апреля 2004 г

Раннее утро

Поезд несколько раз дернулся, как будто споткнулся, и резко остановился. Заспанная проводница пробежалась по вагону:

– Монастырск! Монастырск! Стоянка – пять минут! Монастырск! Кто выходит?

Востряков, навесив на плечи вместительный рюкзак, протиснулся в тамбур и осторожно спустился на низкий перрон. Здесь больше никто не последовал его примеру. Только где-то вдали, у самого локомотива, на свежий воздух выбрались покурить две одинокие фигуры.

Около шести часов. Едва рассвело…

Поеживаясь от утреннего холода, Востряков огляделся. Платформа была совершенно пустынной. Лишь метров через двести, у бежевого облупленного здания вокзала, вырисовывались какие-то тени, почти призрачные в туманной дымке зарождающегося дня.

– К платформе номер один прибыл скорый поезд Москва – Белецк, – глухо оповестил неведомо кого сонный женский голос с легким южным «прононсом».

Никто не откликнулся на это объявление. Влажная от росы серая асфальтовая полоса, усеянная окурками и покрытая темными масляными пятнами, так и осталась безжизненной, как песчаный пляж на необитаемом острове.

Вострякова никто не встречал.

– Мужчина, не дадите прикурить? – пошатываясь, из вагона выплыло растрепанное создание в спортивном трико и мятой футболке.