Богдан Сушинский - Севастопольский конвой
– Тогда, что же там происходит? Какого дьявола?
– Старший лейтенант не объяснил. Но чтобы звонить посреди ночи просто так… Лиханов на такое не решился бы, – предостерегающе молвил телефонист.
– Мне тоже хочется верить, что он не самоубийца, – проворчал капитан. А еще через минуту сон его мгновенно развеялся.
– К нам сюда женщина из деревни пришла… – услышал он бодрый голос Лиханова и представил себе, как, запрокинув голову, старший лейтенант блаженно ухмыляется и самодовольно скребет ногтями горло, проявляя таким образом высшую форму самодовольства.
– Причем, судя по кошачьему тону твоему, не дурна собой, – проворчал комбат.
– Потрясающая.
– Не пойму только, зачем я понадобился?
– Этого я не знаю. Она же утверждает, что видеть тебя желает срочно, и по крайне важному делу. – Комроты хотел добавить еще что-то, однако женщина, очевидно, вырвала у него из рук трубку и жестким, приказным тоном произнесла:
– В том, что женщина потрясающая – можешь, комбат, не сомневаться. Прикажи своему офицеру усадить меня на броневик и срочно доставить к тебе.
– Вот так, сразу, и тоном, не допускающим возражений? – сонно зевнул Гродов.
– Если бы узнал меня по голосу, то не зевал бы, – с надеждой произнесла собеседница, как бы рассуждая вслух.
– И кто же вы, любезнейшая?
– Самая красивая женщина Румынского плацдарма – такого объяснения достаточно?
Капитан запнулся на полуслове, словно удавился непроглоченной косточкой.
– Неужто Терезия Атаманчук объявилась, – не то чтобы спросил, а просто вслух пробормотал про себя комбат. – Да только где ей, ведьме дунайской, в этих степях взяться?!
– Попробовал бы не узнать меня, комбат! – угрожающе молвила она. – Правда, мне больше нравится, когда меня называют «атаманшей». Однако «дунайская ведьма», как величали некоторые мои соперницы, тоже устроит.
Гродову понадобилось несколько мгновений, чтобы убедить себя, что этот голос из ночи действительно принадлежит Терезии, и что слышит его наяву, а не в потоке прифронтового бреда.
– Все же остановимся на «атаманше», поскольку это благословенное словечко понятнее, – парировал капитан, напоминая женщине, что по документам военно-морской разведки она тоже проходит под вполне естественным при ее фамилии псевдонимом – «Атаманша». – Откуда ты появилась в этих краях, да еще почти на передовой? Какими ветрами?
– Все вопросы, которые ты имел право задать по полевому телефону, ты уже задал. Остальные излишни.
– А кто бы на моем месте удержался? – пробормотал Гродов.
Судя по всему, на том конце провода уже была не та простушка, которую он ласкал на берегу великой реки, посреди гибельного плацдарма, да под азартную артиллерийскую перестрелку… До чего же основательно перевоплощаются люди на этой войне, если только судьбой позволено им это… пока еще земное, перевоплощение.
– Что-то подозрительно быстро ты умолк, – ожил в трубке голос Терезии, после небольшой и совершенно неуместной в их ситуации паузы. – Неужто надеешься, что исчезну из командного пункта твоего заместителя, как предутреннее видение?
– Скорее ожидал услышать в своей трубке голос румынской королевы, нежели твой.
– О «голосе королевы» и странных ожиданиях тебе еще «вспомнится», – шутливо пригрозила Терезия. – А пока что слушай меня внимательно: мне срочно нужно перебраться к тебе. Где ты там разместился?
– У нас это называется «штабом батальона».
– Затем в Одессу, к нашему общему знакомому.
– Уверен, что для него твой визит станет еще большей неожиданностью, чем для меня.
– Значительно меньшей неожиданностью, нежели для тебя, – озорно, интригующе заверила его Атаманша. – А пока что прикажи придать мое тело бронированному чудовищу, которое стоит рядом с командным пунктом старшего лейтенанта.
«До чего же основательно перевоплощаются люди на войне! – вернулся Гродов к своей предыдущей мысли, но при этом уточнил: – особенно если речь идет о женщине. Вот именно: о женщине, которая взлелеяна военной разведкой и привыкла работать под простушку. Хотелось бы знать, кто она, точнее, какая она… на самом деле».
Гродов понял, что под «общим знакомым» Терезия имела в виду начальника контрразведки военно-морской базы, а теперь уже и всего оборонительного района, полковника Бекетова. А еще понял, что на Рыбачьем хуторе она оказалась не по своей воле.
Вспомнив о полковнике, комбат инстинктивно потянулся к телефону, который выводил его на прямую связь с дежурным по штабу военно-морской базы, но тут же отдернул руку. И не только потому, что не решался тревожить полковника в столь поздний час. Дмитрий не сомневался, что Бекетов прикажет немедленно доставить Терезию в город, а это в его планы не входило. Так просто выпускать из своих рук эту женщину – свою, некогда в бою, на вражеской территории добытую женщину, – он не собирался.
Капитан попросил вернуть трубку Лиханову и тут же приказал ему:
– Эту красавицу – в броневик и мигом доставить сюда. Только бережно, Лиханов, бережно. И под твою личную ответственность.
– Может, позволишь оставить ее на хуторе, чтобы как можно основательнее допросить на предмет работы на румынскую разведку? – лукаво поинтересовался старший лейтенант. И Дмитрию хотелось надеяться, что изощрялся он в своем мужском снобизме уже после того, как Атаманчук вышла из его командного пункта.
– Только попытайся! Перчатка в лицо, и дуэль – до потери пульса.
– А женщина в самом деле знатная, – вздохнул командир роты. – Просто-таки редкостной красоты.
Вместо того чтобы тут же одернуть размечтавшегося подчиненного, Гродов сам мечтательно попытался возродить в памяти лицо Терезии и обнаружил, что не способен на это. Черты возникали слишком смутно и тут же расплывались в каком-то призрачно мерцающем пространстве. И все же капитан не сомневался, что оно удивительно красиво.
12
Бронепоезд на полном ходу проскочил очередную станцию, а затем начал медленно подниматься на небольшой перевал. Судя по карте, по которой адъютант бригадефюрера Гольдах отслеживал путь «Короля Михая», впереди вырисовывались пологие, поросшие густыми лесами вершины Южных Карпат.
– О партизанах речи уже быть не может, поскольку несколько минут назад мы пересекли старую границу Молдавии и теперь движемся по территории Румынии. Обратите внимание, – подошел адъютант к окну-бойнице бронированного офицерского вагона, – что здесь почти не видно каких-либо разрушений.
Фон Гравс лишь мельком взглянул в окно, за бронированным стеклом которого медленно проплывали разбросанные по речному лугу деревенские усадьбы, согласно кивнул и вновь откинулся на спинку сиденья. Ему надоела эта поездка, он устал от дороги. Бригадефюреру становилось тошно от осознания того, что он вынужден был тащиться в этой бронированной гробнице по выжженным войной и жгучим солнцем бессарабским степям. Ему невыносимо было осознавать, что вот уже в течение нескольких суток он остается в свите этого несостоявшегося фюрера несостоявшейся Великой Румынии – с его презренной, «мамалыжной», как уничижительно именовали ее русские, армией, и столь же презренными, «мамалыжными», имперскими амбициями.
Исходя из служебно-дипломатической этики, ему как шефу «румынского» СД неприличествовало оставлять бронепоезд кондукэтора, тем более что этот предельно комфортный вояж уже зачислен ему в статусе инспекционной поездки на русский фронт. Когда еще может представиться подобная возможность? Да и сам Бог велел ему после долгого отсутствия появиться в своей бухарестской штаб-квартире, где его давно ждал целый ворох бумаг и несколько конфликтных кадровых разбирательств.
Тем не менее фон Гравсу хотелось как можно скорее покончить со всем этим паломничеством к стенам Одессы, разобраться с делами в румынской столице и снова вернуться на свою штабную яхту «Дакия», на этот застрявший посреди войны Ноев ковчег СД, в свою уютную каюту… В которой неким странным образом удавалось абстрагироваться от всего, что происходило на берегах реки и вообще в мире; чувствовать себя вне имперской войны, национальной вражды и политических интриг. Вот только ни фюреру Румынии, ни начальнику Главного управления имперской безопасности Гейдриху, радиосвязь с которым у него состоялась всего лишь час назад, ни даже своему адъютанту этого не выскажешь. Да и какой в этом прок?
Тем временем, войдя в дальнее предгорье, бронепоезд остановился, а затем неожиданно принялся маневрировать, сдавая назад и переходя на запасную ветку.
– Уж не хотят ли нас удивить нападением партизан, гауптштурмфюрер? – как можно хладнокровнее поинтересовался фон Гравс, что было равнозначно распоряжению: «Подите-ка узнайте, что там, черт возьми, происходит!»
– Но мы уже в Румынии, здесь не может быть партизан.
