Валерий Горшков - Каратель
– Вижу, тебе понравилось, – прошептала она. – Только не надо так шуметь! Девчонка ведь дома!
– Слюшай, нэ могу удержаться, – извиняющимся тоном сказал Гоча.
Мамаша старалась не кричать и вообще сохранять тишину во время любовных ласк, но Гоча не особенно стеснялся: он уже неоднократно ловил на себе оценивающие взгляды дочурки и ждал только удобного момента, чтобы преподать созревающей девице все необходимые уроки. «Вдую по самые помидоры!» – весело бормотал Гоча, бреясь по утрам в ванной.
Квартиру с любвеобильной, на все готовой хозяйкой ему устроили питерские «братки», они же ее и оплачивали, включая постельные услуги. Гоча для «братков» был ценным человеком, поскольку обладал обширными связями едва ли не на всем пространстве развалившегося Союза и мог достать буквально все. Вот и сейчас он привез из города Коврова в Питер в клетчатых «челночных» сумках несколько разобранных на части ручных пулеметов. Что с ними собиралась делать «братва» – это Гочи не касалось. Изрядно наследив ранее в Питере, в том числе и «по-мокрому», Гоча избегал без крайней необходимости выходить из квартиры, тем более, что хозяйка не давала ему скучать. Расставался с такими временными подругами Гоча всегда одинаково – не прощаясь и прихватив из дома самые ценные вещи. На сей раз, однако, этого делать не стоило – могли обидеться «братки». Кавказский гость твердо решил отыграться на дочке, однако до сих пор ему постоянно что-нибудь мешало.
За дверью комнаты скрипнула половица. Гоча давно подозревал, что дочка за ними подглядывает, и это его несказанно возбуждало. Растянувшись на постели, он нащупал на тумбочке пачку «Парламента» и пепельницу, закурил и попросил подругу:
– Слюшай, включи телевизор, пажалуйста.
Женщина поднялась – при этом Гоча не без удовольствия оглядел ее пышные бедра, – щелкнула кнопкой и вновь вернулась в постель. На экране появилось название передачи: «Криминальная хроника».
– Ну-ну, – весело хрюкнул Гоча, – давай-давай, посмотрим ментовские новости.
Однако то, что он услышал через минуту, заставило его оцепенеть и выронить изо рта сигарету прямо на одеяло. «Сегодня при попытке задержания особо опасного рецидивиста Махарадзе в ночном клубе «Зевс» погиб майор милиции, командир специального отряда быстрого реагирования Владимир Безукладников… Милиционеры клянутся в кратчайшие сроки найти и обезвредить бандита… Перекрыты все выезды из города, введен усиленный режим патрулирования…»
– Ва! Зачэм так гаваришь, слюшай! – завопил Гоча, хлопнув себя ладонью по лбу. – Меня там даже близко нэ было! Что они мне шьют, слюшай!
Гоча понимал, чем пахнет обвинение в убийстве командира СОБРа. Пахло оно смертью при попытке сопротивления в момент задержания – других вариантов не было. Подруга Гочи, видимо, тоже это поняла.
– Ну, ты и влип, дружок! Уматывать тебе надо! – усмехнулась она, поднимая с одеяла сигарету.
Не обратив внимания на ее слова, Гоча вскочил с кровати, бросился к телефону и стал лихорадочно набирать номер.
– Ты телевизор смотришь?! – заорал он в трубку. – Слюшай, что за беспредел? Это нэ я его убил, меня там и близко нэ было! Слюшай, спасай, да?
До затуманенного страхом сознания Гочи с трудом доходили слова собеседника: «Сиди и не дергайся, если выползешь на улицу, тебя с твоей кавказской рожей сразу сцапают. Хата не засвечена, так что не бзди».
– Как нэ засвечена? Откуда знаешь, что нэ засвечена?! – заголосил Гоча, но собеседник уже повесил трубку. Обхватив руками голову, Гоча завыл, сидя на кровати и раскачиваясь из стороны в сторону. Его переполняла горькая обида на людскую несправедливость. Его подруга тем временем лихорадочно одевалась.
– Ты куда? – простонал Гоча.
– Мы уезжаем, – резко ответила женщина, ударила кулаком в дверь комнаты дочери и раздраженно крикнула: – Собирайся, быстро!
Гоча молниеносно вскочил с тахты, метнулся к двери дочкиной комнаты, схватил высунувшуюся было девочку всей пятерней за лицо и втолкнул ее обратно в комнату. Затем вцепился в волосы хозяйке квартиры и, пригибая женщину к полу, процедил:
– Как с Гочей трахаться, как гулять на его деньги – это пажалуйста, а как паленым запахло, сразу сдернуть хочэшь? Нэт, дарагая, нэ выйдет! Я выходить нэ могу, мне кто-то должен продукты носить, кто-то от меня «на стрелки» должен ходить… Будешь жить здесь и делать, что скажу. И девчонка пусть дома сидит – если ты настучишь на меня или уйдешь и нэ вернешься, я ее зарэжу. То есть сначала трахну, а потом зарэжу. Поняла? – рявкнул Гоча, пригнув за волосы голову хозяйки к полу с такой силой, что женщина неестественно выгнулась и, одной рукой держась за руку своего мучителя, другой стала шарить в воздухе, тщетно ища опоры. Для большей убедительности Гоча дотянулся до висевшей на стуле кожаной куртки и достал из ее внутреннего кармана нож-выкидушку. Щелкнув кнопкой, он поднес выскочивший клинок к самому глазу своей любовницы.
– Поняла, сука? – проскрежетал Гоча.
– Поняла… Поняла… Отпусти! – простонала хозяйка квартиры.
Гоча, разумеется, не мог знать о том, что час назад некий наркоман, чувствуя приближение ломки, приплелся в расположенное неподалеку РУВД и потребовал встречи со знакомым опером. «Я насчет Махарадзе», – пробормотал наркоман, облизывая пересохшие губы. «Если врешь – посажу», – деловито отозвался опер, открывая сейф. На столе перед агентом появились несколько крохотных бумажных пакетиков с разовой дозой героина. Через пару минут опер вытолкал осведомителя в коридор и по внутренней связи вызвал начальника РУВД. Еще через пятнадцать минут на столе у исполняющего обязанности командира СОБРа капитана Ганикова зазвонил телефон…
В пристанище Махарадзе тем временем наступило наружное спокойствие. Проголодавшийся от любовных упражнений постоялец потребовал еды, и хозяйка жарила на кухне отбивные. Гоча в халате валялся на неубранной постели и вяло перелистывал какой-то старый юмористический журнал. Телевизор после всей услышанной по нему лжи Гоча возненавидел. «А может, хата и вправду не засвечена? – размышлял Гоча, понемногу успокаиваясь. – Нет, дергаться пока нельзя, пускай уляжется эта пурга». «Братки» тем временем тоже обсуждали, что им делать с кавказцем. Терять полезного человека им не хотелось, но и дружить с Гочей теперь стало опасно. Можно было через несколько дней вывезти его из города и запретить приезжать в Питер до лучших времен, а можно было просто грохнуть. Наиболее радикальным вариантом было грохнуть Гочу вместе с двумя проживавшими в квартире бабами. У каждого из трех вариантов имелись свои горячие сторонники, однако все обсуждение потеряло смысл, когда в квартире, где Гоча Махарадзе с аппетитом трескал отбивные, неожиданно раздался звонок в дверь. Гоча мгновенно вскочил, едва не подавившись непрожеванным куском, и нервно обратился к хозяйке:
– Ждешь кого-нибудь, да?
Та испуганно посмотрела на постояльца и отрицательно покачала головой. Гоча выглянул в окно. Внизу расстилался просторный двор, типичный для питерских спальных районов. Асфальт подъездной дорожки, пересекавшей двор, подсох после недавнего дождя, и на этом подсохшем асфальте Гоче бросились в глаза влажные следы шин и тяжелых спецназовских ботинок – капитану Ганикову так не терпелось добраться до убийцы его начальника и друга, что он приказал водителям подъехать к самому дому, пренебрегая маскировкой. Махарадзе припал ухом к двери. Слух у него был острый, как у зверя: в коридоре он различил шарканье ног и, кажется, дыхание людей. Гоча кивком направил хозяйку к двери.
– Кто там? – испуганно спросила женщина.
– Вам ценная бандероль, – сообщил из-за двери подчеркнуто спокойный женский голос.
Гоча сложил руки в виде креста.
– Не нужна нам никакая бандероль, – дрожащим от страха голосом отозвалась хозяйка. – Уходите.
В этот момент в коридоре захрипела чья-то рация, и последние сомнения у Гочи исчезли. Он залез рукой в карман куртки, вытащил из него пистолет и завизжал:
– В жопу себе засунь свой бандэрол! Думаешь, Гоча дурак, да? Тут мусорятиной воняет! Попробуй, возьми меня!
Неожиданно его осенило, и он продолжал:
– У меня тут две заложницы, баба и девчонка! Пускай мне дают канистру с бензином, гранаты, машину – в аэропорт хочу ехать!
Капитан Гаников, стоявший у стены возле двери, услышал в квартире какой-то шум, а затем разобрал рычание Гочи: «Лежите обе здесь, на кровати, чтобы я вас видел. Дернетесь – пристрелю!»
– Махарадзе! Говорит капитан СОБРа Гаников! – закричал капитан. – Сдавайся, все равно деваться тебе некуда!
– Пошел ты на хер! – откликнулся Гоча. – Это тебе дэваться некуда – все сделаешь, как я скажу. Иначе пристрелю баб!
Из-за двери донеслось какое-то непонятное клацанье – это Гоча лихорадочно пытался собрать пулемет, но трясущиеся руки слушались его плохо. Капитана тоже трясло, но не от страха, а от ярости, от желания как можно скорее добраться до бандита, которого он считал виновником смерти друга. Ни малейшего желания вести с ним переговоры капитан не испытывал. Если начать переливать из пустого в порожнее, то можно дождаться приезда представителей прокуратуры, милицейского начальства, а потом и журналистов, и тогда о мести нечего будет и думать. Гаников сделал знак своим бойцам, и они подволокли специальное устройство для взлома двери – «Таран». Капитан крикнул:
