Леонид Влодавец - Шестерки Сатаны
— У тебя она в чемодане? — спросил я.
— Ну, — кивнул Клык. — К руке приковал. Доллары бросили, а эту — нет. Только когда сдохну, тогда и оставлю. Она мне тот раз жизнь спасла, а я ее брошу? Фигушки!
— Мне Табберт сказал… — пробормотал я. — Что она против «ящика» может помочь.
— Там увидим, — сказал Сергей Николаевич. — Бери фонарь, Дима, и топай вперед. Тебя «джикеи», если и заметят, то не сразу распознают. Потом Луза с Гребешком, двумя витками выше. Дальше мы, с Клыкушей, инвалиды-ветераны, потом Верунчик с Юрочкой. А замыкающей-прикрывающей — Элен. Все. Пошли помаленьку!
Не буду говорить, что я был шибко горд своей авангардной ролью. Стальная лестница, конечно, подо мной почти не бухала, и если б мне еще не приходилось светить фонарем, то я бы вообще, можно считать, шел почти незаметно. Но от шагов тех, кто шел за мной, гул стоял порядочный. И я сомневаюсь, что те, кто шел ниже нас, то есть «джикеи», этого не слышали. А это значит, что засада могла ждать буквально за каждым поворотом — оставят одного, черного, невидимого, с войлочными подметками — и он мне рубанет в упор из бесшумного…
Свет ихнего фонарика был далеко внизу и едва проглядывал через щелки между сваренными из стальных листов и уголков ступенями. По вертикали меня от этого светлячка разделяло метров тридцать. Но я старался не смотреть за светом. У них тоже с фонарем шел кто-то передний, а где находится задний, от которого мне можно было ждать пули, — фиг поймешь. Шум от тех, кто шел за мной, глушил шаги «джикеев». Так что нервишки у меня гуляли, скрывать не
стану. Поглядывал я и на стены. От бетонной трубы, вокруг которой вилась лестница, по всем подземным горизонтам расходились кабельные туннели. Через каждые три витка лестницы располагалась площадка со стальной, герметичной дверцей, завинчивавшейся на штурвальчик, а над ней, во внешнюю обсадку шахты, сделанную из прочных железобетонных тюбингов, уходили трубы с уложенными в них кабелями. На дверцах и на трубах белой краской были выведены номера горизонтов. На первой дверце, которую я увидел, стояло число 18. Затем был горизонт 24, потом 30, и так далее, через каждые шесть метров. Отсюда можно было заключить, что технический этаж был заглублен на 12 метров, а подвал — на 6. Горизонт нумеровали по отметке пола.
Понемногу от постоянных поворотов у меня начала голова кружиться и внимание рассеиваться. Особенно я почуял эту тенденцию после того, как прошел пятую по счету площадку на горизонте 42. Надо было перевести дух, и я остановился.
И тут внезапно заговорила «джикейская» рация, которую я раздобыл у мертвеца в подвале. Она, оказывается, так и лежала в кармане невыключенной и, естественно, стояла на приеме.
— Баринов Дмитрий, если вы слышите нас, ответьте! Ответьте, мы знаем, что вы идете над нами, — говорил, похоже, Рудольф фон Воронцофф. Он говорил по-русски, как гэдээровский немец, очень чисто, с легким акцентом.
Сперва я опешил, а потом вспомнил, как в прошлом году тогда еще самая обычная Ленка показывала мне «джикейский» индикатор. Кроме всех этих «макро-„, „миддл-„, «микро-« и «нано-левелов“, отмечавших мое местоположение красной точкой на экранчике, на приборчике была кнопочка «sound“, с помощью которой меня можно было подслушивать, и некий разъемчик с обозначением «M-exit“, через который, если подключить какую-то аппаратуру, то можно и мысли мои читать…
Я достал рацию из кармана, нажал кнопку и сказал:
— Слушаю вас, Рудольф Николаевич.
По-моему, он больше моего удивился, потому что ответил не сразу:
— Вы меня знаете?
— Я шел за вами. Слышал, как вы собирались лезть в коллектор.
— Понятно. Вы в курсе того, что сейчас происходит на Земле?
— Пару часов назад этот же вопрос мне задал Малькольм Табберт. Тогда я ответил: «В самой малой степени». После этого он мне кое-что рассказал.
— Табберт умер?
— Да. Я нашел его уже раненым. — Последнюю фразу я сказал, чтобы у Воронцоффа не было заблуждения насчет того, что я лично замочил профессора.
— Он отказался от перевязки, только попросил обезболивающее. Потому что считал, что скоро живые будут завидовать мертвым. Через пару часов на поверхности станет невыносимо жарко, а к 16.30 Земля превратится в лавовый океан.
— Конечно, он говорил вам, что сделать уже ничего нельзя?
— Он мне говорил: «Рудольф знает, как остановить все это. Надо найти икону с бриллиантами. Только Богородица может остановить „Black Box“. Сам он в это, по-моему, не верил.
— Вы откровенны, господин Баринов…
— Я же знаю, что вы включили «M-exit».
— Да, но обычно он не работал. Раньше был заблокирован даже звуковой канал. Вам не кажется, что ваш отец может нас дезинформировать через вашу микросхему?
— Он может все, на его стороне «Black Box».
— Точнее, ваш отец на его стороне.
— Пусть так, это несущественно. Важно, что они оба на одной стороне.
— Вы знаете, какая это сторона?
— Догадываюсь…
— Вы сказали меньше, чем знаете.
— Можете считать, как хотите.
— Вам не кажется, что сейчас у нас больше общих интересов, чем противоречий?
— Если б я знал наверняка, что Табберт прав, и вы можете все остановить, то мог бы согласиться…
Сзади неслышно подошли Сорокин, Луза и Гребешок с автоматами на изготовку. Сарториус молча показал им, чтоб они обошли нас и спустились ниже на виток лестницы. Потом он забрал у меня рацию — я и не рыпнулся! — и нажал на кнопку и произнес:
— Рудольф Николаевич, с вами говорит Умберто Сарториус. Слушайте меня внимательно. Дмитрию легко забить голову вся кой ерундой. Со мной это не получится. Если вы хотите предложить нам союз против Баринова только с одной
целью — заполучить сперва «Богородицу», а потом — деньги О'Брайенов, то увас ничего не выйдет.
— Вы сомневаетесь в том, что вам уже известно?
— Да. Пока все это либо слова, либо галлюцинации.
— Значит, вы поверите всему этому только тогда, когда сюда хлынет лава?
— Может быть, хотя ГВЭПом можно навести и не такую галлюцинацию.
— Жаль, что мы не сумели договориться. Придется решать вопрос с помощью Faustrecht.
— Immer bereit! — ответил Сорокин, как юный пионер. И, выключив рацию, сунул ее себе в карман.
— Сергей Николаевич! — заорал я. — Не делайте глупостей! Я сам слышал то, что говорил Чудо-юдо Эухении! Это не была галлюцинация!
— А разве я сказал, что это была галлюцинация? Нет, это была толковая дезинформация. Сначала он, конечно, организовал тебе этот самый БСК-4. Ты думаешь, что этот сон нельзя устроить с помощью ГВЭПа?
— Все ГВЭПы сгорели…
— У меня и у «джикеев» вчера утром — да. Но у Баринова они могли остаться. А потом, когда ты очнулся, он устроил так, чтоб ты побежал прятаться как раз в ту комнату, где ты мог слышать все, что он брехал этой старой дуре! Неужели ты думаешь, что он настолько наивен, что устроил бы комнату для секретных переговоров там, где за тонкой перегородкой стенного шкафа, да еще и с дыркой, его может подслушать любой дурак?!
Я поостыл. У меня и у самого такое сомнение проскакивало…
— Вот, вижу, что ты уже начал соображать.
— А Табберт? Неужели перед смертью врут?!
— Ну, это еще проще. Табберта — если это вообще был он, ты ж его до этого в глаза не видел! — тебе просто подбросили. Любого зомбированного «джикея», с более-менее интеллигентной рожей, изрешетили из автомата, вкололи ему дозу «Зомби-7» и запрограммировали на соответствующий диалог с тобой. Пока не рассказал все, что требовалось, не помирал. Ну а тебя, поскольку они постоянно следили за тобой с помощью индикатора, элементарно вывели на него. Возможно, даже сам Чудо-юдо помог им, разблокировав звуковой и мыслепередающий каналы, а может, и дал коды для управления тобой через микросхему…
— A «Black Box»? — еще раз поупорствовал я. — Он существует или нет? Или это галлюцинация?
— Все может быть… — загадочно улыбнулся Сарториус.
И тут меня внезапно осенило: а что, если я имею дело не с Сарториусом, а с «черным ящиком»? И правая рука моя, подчиняясь скорее не разуму, а какому-то озарению, сложив пальцы в щепоть, как бы перечеркнула Сорокина сверху вниз и справа налево…
Вспышка! Мне показалось, что Сарториус на какое-то время превратился в «длинного-черного», но потом все приняло нормальный вид. Только Сорокин, ухватившись за поручень лестницы, опять шатнулся к стене. Как тогда, наверху, еще перед спуском…
Я как-то замешкался. Не знал, надо ли его подхватывать и можно ли вообще к нему прикасаться, но сверху, чуть всех не посшибав, сбежала Элен, поднесла ему к носу нашатырь.
— Чхи! — дернулся Сорокин. — Не понял… Мы же еще не начали спускаться вроде бы… Ты когда плечо успела перевязать?
— Да наверху еще! — удивилась Элен. — Не помнишь, что ли? Ты ж нормально дошел сюда.
— Н-нет, — пробормотал Сарториус. — Я думал, что вырубился. Вообще, понимаешь? И уже куда-то пошел…
