Роман Кожухаров - Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)
Когда дым развеялся, Панкратов увидел впереди, как раз перед своей позицией, застывшую поперек вражескую машину, которая вертела башней в сторону быстро перемещавшейся «семидесятки» Ремезова. Панкратов тоже не рассуждал, руки и все тело делали свое дело, выдавая доведенные до автоматизма движения. Подкалиберный достать из ящика, стоявшего тут же, возле правого, ножного спуска орудийной стрельбы. Открыть казенную часть затвора, дослать снаряд в канал, закрыть затвор. Четыре секунды… Навести орудие в выставленный на обозрение бок фашистской «кошки». Четыреста метров, не больше… Вот и кресты, для удобства прицеливания… Огонь…
XVI
Машина вздрагивает, как живая. Почему «как»? Сейчас они – одно целое. Панкратов чувствует, что его руки срослись с ручными приводами поворота башни и угла наведения орудия-пулемета, а ноги вросли в спуски для стрельбы.
Гул выстрела и горячая волна пороховых газов вмиг заполняют тесное пространство башни и грудную клетку старшего лейтенанта. Дым извне просачивается внутрь танка, уменьшая и без того малое количество кислорода. Старший лейтенант чувствует, как сердце колотится часто-часто, у самого горла, дрожит, точь-в-точь как броня его «семидесятки» после орудийного выстрела.
– Давай, Макарыч! Меняем диспозицию!.. – кричит он своему механику, но ощущает, что Макарыч уже воспринял приказ от своего командира ровно за миг до того, как он успел его озвучить.
Машина срывается с места, круто завернув влево, вычерчивает среди сосен зигзагообразную траекторию. В этот момент позади танка взмывает столб огня и дыма, и Панкратов затылком чувствует, как обдает огненным смерчем корму его танка.
Уже на новой позиции Панкратов понимает, что ставшая боком «пантера», по которой он произвел выстрел, дымит. Черные клубы пузатой гирляндой разматываются вверх, к небу, и прямо из брони танка прорастают красные языки пламени. В следующий момент дым из леса заволакивает обзор, окружая «семидесятку» плотной грязно-серой завесой.
Вся левая сторона опушки погружается в дым. Экипажи фашистских машин вконец озлоблены действиями наглых и юрких русских. Крайняя слева «пантера» разворачивается на месте, устремляясь вслед за танком Ремезова.
Вторая слева машина горит все сильнее. Люк на башне откидывается, и оттуда выбирается обугленно-черная фигурка, потом еще одна. Следом выползает вытянутый, как огромная продолговатая капля, густо-смольный язык копоти. Из нее, как из кокона, вываливается третий танкист. Он катится с башни на корпус, потом на землю и истошно, выворотно кашляет.
Приземляется немецкий танкист на левую, повернутую к опушке сторону, и в момент касания поля его настигает пуля, выпущенная Фоминым. Черная фигурка конвульсивно дергается и ползет еще с полметра вдоль высоких танковых катков своей машины. Он уже не кашляет, а хрипит, и вдруг, остановившись, затихает.
XVII
Дымящуюся машину используют как заслон залегшие за ней пехотинцы. Слева и справа от подбитого танка раздается сухой треск автоматов. Вот из-под задней гусеницы застучала пулеметная очередь. Значит, танкисты, эвакуируясь, умудрились вытащить из горящей машины один из танковых пулеметов. Его очереди сковывают Фомина, не дают ему не только сменить огневую позицию, но и поднять голову.
Прохор использует в качестве стрелковой точки один из танковых «карманов». Он выдвинут на некоторое расстояние перед опушкой. Отсюда прицельный выстрел произвести намного проще. А вот убраться после этого выстрела на порядок сложнее. Вражеские пули выкосили всю растительность в радиусе десятка метров, и теперь подчистую срыт не только бруствер, но и земля вокруг него словно тщательно перемолота сапкой.
Артюхов тут же замечает затруднительное положение, в котором оказался его товарищ.
– Фома!.. Я прикрою!.. – кричит в сторону Прохора Тюха и тут же переводит огонь по вражеским гусеницам, пытаясь сбить захлебывающуюся от избытка патронов вражескую очередь.
На мгновение факелок под гусеницей гаснет. Этого времени Фоме достаточно. Он пружинисто выпрыгивает из «кармана» и, нырнув щучкой, мягко приземляется руками, потом лопатками и спиной и скатывается под прикрытие деревьев. По пути его больно колют сучья и иглы срезанных пулями ветвей, но он не замечает боли.
Одна из действующих по центру «пантер» приближается к опушке. Башня ее поворачивается, выцеливая танк лейтенанта Лебедева. Дуновение ветра с реки разгоняет дым на краю лесного выступа, открывая укрывшуюся среди деревьев машину. Пока наводчик направляет на нее ствол 75-миллиметрового орудия, курсовой пулемет методично обстреливает кромку лесополосы прямо перед собой.
XVIII
Артюхов, перемогая боль в ноге, открыл огонь по залегшим впереди эсэсовцам. Во время стрельбы его захватил такой азарт, что на какой-то миг он потерял ощущение боли. Он успел увидеть, как Фома вышел из-под обстрела. Да, он сумел прикрыть товарища! В пылу стрельбы Тюха не сразу заметил, что весь диск уже израсходован и он зря выжимает из своего «дегтяря» несуществующие патроны. Он снял пустую «тарелку».
В этот момент в его правую ключицу ударила пулеметная пуля, выпущенная из «курсовика» накатывающего танка. Удар был настолько сильным, что Артюхова отшвырнуло на спину, раненым плечом кверху. Он потерял сознание, но лишь на долю секунды, потому что от боли сразу пришел в себя. Ему показалось, что ему оторвало всю правую половину тела. Истошный крик вырвался из самого нутра пулеметчика помимо его воли.
Гвоздев находился метрах в двадцати по правую руку от Артюхова. Сначала он услышал нечеловеческий вопль, а потом сквозь хитросплетение дымящихся стволов и ветвей увидел корчащегося, истекающего кровью Тюху. Прямо на него, лязгая большими, высокими гусеничными траками, надвигалась вражеская машина.
Демьян, одной рукой сжимая ППШ, а другой – гранату РГД, бросился в сторону раненого. Не замечая языков огня на стволе дерева, он перемахнул через поваленную сосну и стал пробираться среди спутанных, жалящих иглами ветвей. Ветки сдерживали его, отнимая драгоценные мгновения.
Вырвавшись из бурелома, он увидел, как ревущая громадина накрывает своей многотонной тушей залитого кровью, зашедшегося в немом крике бойца.
– Тюха!.. Тюха-а!.. – истошно кричал Демьян.
Не помня себя, он метнул гранату в бронированное чудовище, которое только что раздавило его товарища. Дымный хлопок взметнулся на борту танка, не причинив ему никакого вреда. Зато взрывная волна отбросила целую жменю осколков обратно в сторону Гвоздева. Они со свистом разлетелись повсюду, каким-то чудом не задев его.
XIX
Гибель Артюхова, которую Демьян увидел, словно в замедленном прокручивании киноленты, всколыхнула в нем волну неудержимой ярости. Эта волна, нарастая, толкала его вперед.
С истошным криком он побежал прямо на танк, всаживая в его левый борт непрерывную очередь из своего автомата, в то самое место, где были намалеваны крест и белый череп. Фашистский экипаж танка разворачивался на месте, прямо над огневой точкой Артюхова, с изуверским остервенением чертя жуткую окружность над раздавленным штрафником.
Пули отскакивали от высоких катков, от бортовой брони, от сплющенного восьмигранника башни. Движимый тем же порывом ярости, Демьян на бегу вскочил на торчащий наискось ствол сосны и, ведомый каким-то высшим наитием, по инерции, едва не упав, сделав два шага, запрыгнул на борт беснующейся «пантеры».
– Гады! Га-ады! – вопил Гвоздев, кричал что-то еще и, словно одержимый, колотил прикладом по люку командирской башенки.
Из щели на башне с хлопком изрыгнулось пламя. Горячая струя порохового газа ударила Гвоздеву в лицо, опалив его. Изнутри стреляли, скорее всего из пистолета.
Его едва не скинуло наземь от резкого рывка машины, и от этого он немного пришел в себя. Кинув тело вперед и ухватившись за какую-то металлическую скобу, приваренную к боку башни, он приставил дульный тормоз своего автомата к «глазу» отверстия для стрельбы спаренного пулемета. Оно зияло справа, возле самой ствольной маски. Он дал короткую очередь, а потом вернулся к щели, черневшей прямо возле него, на левой щеке башенного «восьмигранника».
Демьян держал ППШ на весу, одной левой рукой, и, когда нажал на курок, почувствовал, как тот запрыгал у него в ладони и как самый край ноздреватого ствола автомата скачет, выбивая азбуку Морзе по кромке тесных границ щели. В этом дробном азбучном перестуке читалось одно: «Умрите, сволочи!»
XX
Звонкие удары пуль защелкали, высекая искры вокруг него. Он повернул голову и увидел, как по следам гусеничных траков к опушке бегут черные автоматчики. «Шмайсеры» возле их животов то и дело вспыхивали красными факелочками. Они вели прицельный огонь, и этой целью был он.
Пружина, которая распрямлялась в нем, еще не достигла своей крайней точки. Демьян, оттолкнувшись с одного шага, спрыгнул с борта на землю. Во время приземления неловко подвернулась левая нога, и старая рана рванула острой, пронзительной болью.
