Тебе, Победа! - Мошков Кирилл
Он далеко ушел, смог добраться до монастыря только часа через два. Точнее, до того места, где монастырь был. Флаер сбросил на него три зажигательных бомбы. Догорал храм, догорали пристройки, пылали конюшни, рушилась стена монастыря, горела сама земля и деревья вокруг. До середины ночи Ёсио бродил вокруг пылающих остатков своего мира, затем, уже под утро, спотыкаясь, побрел по знакомой тропе в сторону станции «Северо-Запад»… Там через три часа он и встретил Коня с тремя путниками.
Несмотря на свою очевидную тренированную выносливость, Ёсио столь же очевидно был до предела вымотан и физически и эмоционально.
— Сможешь ли ты спать сидя в седле? — спросил его Реми. Они легко перешли на «ты», поскольку были почти ровесниками.
— Думаю, что да, — пробормотал молодой монах. Кожа его посерела, глаза были полузакрыты: он держался из последних сил.
На Коня взгромоздились вчетвером. Впереди, как и прежде, сидел Реми; теперь взведенный арбалет постоянно лежал на рогах Коня. За ним устроилась Клю, держа арбалет в левой руке и придерживая ногой за стремечко. Между Клю и Йоном устроили монаха. Он героически пытался держаться прямо, но, как только Конь пошел ровной, стремительной иноходью, юноша ткнулся лбом в плечо Клю и отключился. Йон сзади охватил его левой рукой подмышками, в правой сжимая пистолет.
За всю дорогу сделали только два очень коротких привала — Реми и Клю подгоняли друг друга и Коня, так что шестьдесят километров были пройдены к пяти вечера.
На последнем холме Реми резко остановил Коня и звенящим голосом сказал:
— Так я и знал. Ну так я и знал.
Клю ничего не ответила, только задышала часто и громко.
Йон выгнулся, пытаясь из-за всех троих передних всадников и из-за рогов Коня увидеть…
И увидел.
Станции «Акаи-Северо-Запад» больше не было.
Только ферма уцелела, и четким прямоугольником светлела посадочная площадка среди жухлой прошлогодней травы и черных остатков сугробов.
Здание станции превратилось в ровный черный квадрат, засыпанный ровным слоем хрусткого шлака: испепеленные конструкции дома провалились в выгоревший подвал, заполнив его до краев.
— Термобомба, — сказал Йон, ни к кому не обращаясь.
Реми держался хорошо. Его глаза потемнели, губы сжались, но он не плакал. Не плакала и Клю, но на нее было просто страшно смотреть. Она то порывалась бежать куда-то, чтобы искать отца и мать, то металась вокруг фермы, то падала на землю и лежала неподвижно, глядя в небо.
Уцелел глайдер. Видимо, его выкатывали из ангара, когда все случилось: он стоял буквально в пяти метрах от груды шлака, бывшей когда-то станцией. Дверца его была распахнута, земля возле дверцы взрыта. Видны были следы: кого-то волокли от глайдера в лес.
Реми сказал, как отрезал:
— Я пойду по следам.
Йон открыл было рот, но ничего не сказал. Реми быстро ушел в лес и минут через пять вернулся.
— Клю, — сказал он и подошел к сестре.
Та поняла и села на землю, зажав рот обеими руками.
— Я думаю, что они умерли, — сумрачно сказал Реми. — Там закопанная большая яма. Мне кажется, эти гады вернутся: они там оставили лопату — не нашу… и глайдер бросили, я бы на их месте не бросил… Надо наших как следует… там мало земли насыпано… Ёсио, помоги мне, пожалуйста…
— Я пойду, — вскочила Клю.
— Нет, — как-то очень мягко остановил ее Реми. Я не хочу, чтоб ты это видела. Я не разрешаю. Пожалуйста, Йон, побудьте с ней. Только отойдите от глайдера. А то они ведь вернутся.
Реми стоило, видимо, невероятных усилий говорить так спокойно. Ёсио, молитвенно полузакрыв глаза, сложил ладони на груди и шагнул вслед за Мартеном, но тут его окликнул Йон:
— Ёсио. Пожалуйста, возьмите мою кассету. И спрячьте в… ну, вы понимаете…
Ёсио, поклонившись, принял маленький черный футляр с хардиком и пошел вслед за Реми.
И тут Клю заплакала. Это было как прорыв плотины. Конечно, они никуда не ушли от глайдера. Клю рыдала в объятиях Йона, а Йон утешал ее и, конечно, прослушал флаер. Он увидел мужчин в зеленой форме только тогда, когда они окружили их, наведя стволы автоматов.
Трое или четверо подошли к ним вплотную, и один, явно старший — жесткий черноусый, плохо выбритый тип с мутноватыми черными глазами — коротко спросил:
— Реми Мартен?
— Да, — мгновенно ответил Йон, но тут к черноусому подскочил другой, тоже черноусый и давно бритый, но низенький и какой-то расплывчатый:
— Командир, тому ведь лет пятнадцать.
— Ага, — холодно сказал командир. — Значит, Александр Мартен?
То есть как, подумал было Йон, но тут низенький сказал:
— А тому лет сорок.
— Ага, — холодно сказал командир и мгновенным броском ударил Йона ногой в лицо. Клю отчаянно завопила; тут же две пары железных рук скрутили ее, заткнули рот, понесли к флаеру, куда уже волокли за ноги запрокинувшегося окровавленного Йона.
Последнее, что увидела брыкающаяся и мычащая девочка — рогатая башка Коня, выглядывающая из-за стен фермы. Йона забросили в люк флаера, как куль. Потом ее втащили вслед за ним.
Командир жестко сказал:
— Живей, твари.
И вдруг глаза его скосились, он коротко произнес что-то вроде «ы-ых», изо рта его на сизый подбородок капнула алая кровь — и он мешком повалился в прелую мокрую траву. Из его загривка торчала алюминиевая стрела.
Мужчины в зеленом переглянулись и вразнобой ударили из автоматов в то место на опушке, спиной к которому стоял командир. С недалеких деревьев посыпались ветки, но тут еще один автоматчик, заорав, повалился в грязь, дрыгая ногами и хрипя: стрела пробила насквозь его шею. Те двое, кого оставили у глайдера, дали по длинной очереди в ту сторону, откуда, кажется, прилетела эта стрела (кстати, совсем не оттуда, откуда первая) и побежали к флаеру, но на полдороги один из них споткнулся, с воем покатился по траве и быстро затих со стрелой в затылке; пока автоматчики торопливо прыгали в люк, и второй безмолвно остановился, разинул рот и завалился на спину, часто дергая руками — арбалетный болт, пробив пластмассовую каску, вошел ему в голову.
Флаер зашумел, хлопнул люк, шипение разгона перешло в ровный гул мощной гравиустановки, и черный военный аппарат снялся и прыгнул в небо, оставив на сырой земле четыре трупа в зеленом. Сделав круг, флаер дал по опушке залп из лучевика — рухнуло несколько деревьев, пыхнуло и опало пламя в сизом пару, потянуло дымом из мокрых кустов. Флаер развернулся и ушел на северо-восток.
Тогда из леса показались две фигурки — одна в грязно-шафранных лохмотьях, другая в замше и джинсах. Замшевую куртку перехлестнул ремень заброшенного за спину арбалета. Реми на бегу нагнулся — раз, другой, третий — собирая вражеское оружие. Хлопнули дверцы белого плоского глайдера, и легкая машина свечкой взмыла в голубое-голубое небо Акаи.
— И не вздумай меня осуждать, — холодно сказал Реми юному монаху, беззвучно творившему молитвы. — Наш с тобой мир опрокинут, кончился. Ты защищаешься от зверей? Так вот, на Акаи теперь хозяйничают звери. Они убили вашего Учителя, твоих братьев, моего отца, мою мать, они схватили мою сестру, они схватили Йона. Это война, Ёсио. Я знаю, что буддизм не позволяет убивать, но знаю, что буддийские монахи брали в руки оружие, когда к ним приходила война. Ты со мной, Ёсио? Или нет?
— С тобой, — чуть слышно ответил Ёсио.
Не говоря более ничего, Реми увеличил скорость. На помигивающем дисплее радара появился точечный всплеск: радар засек удаляющийся флаер.
— Вот они, — сказал Реми и включил режим, которым никогда в жизни не пользовался — антирадарную маскировку. Помнится, его этот режим на пульте раньше очень смешил: от кого маскироваться на Акаи?..
Спазмы, душившие Реми, почти исчезли, и он говорил голосом, который сам не узнавал — холодным и сухим.
— Коня оставили, не расседлали, — вспомнил мальчик. — Ничего, он не обидится, в крайнем случае — подпруги перекусит… он дотягивается, я знаю.
