Шепчущие - Коннолли Джон
Ирод снова улыбнулся, на этот раз с сожалением, как разочарованный учитель ученику, который не усвоил простое понятие. Атмосфера в кухне изменилась с момента появления в ней Ирода, причем явно. Дело было не только в растущем беспокойстве, которое охватило Уэббера из-за направления, которое принял разговор. Нет, у него возникло ощущение, будто сила тяжести мало-помалу увеличивается, а воздух становится плотнее. Попытавшись поднести к губам бокал, Уэббер был неприятно удивлен его весом. Он чувствовал, что если ему надо будет встать и пойти, это будет равносильно попытке пробраться по грязи или илу. Ирод менял саму сущность окружающего, выпуская из себя стихии, которые изменяли свойства материи атома. Этот умирающий человек, а он, безусловно, умирал, создавал ощущение какой-то плотности вокруг себя, как если бы был не плотью и кровью, но некой неизвестной субстанцией, каким-то зараженным соединением, чужеродной массой.
Уэбберу все же удалось поднести бокал к губам. Вино потекло по подбородку, и ему стало неприятно от того, что получилось как у Ирода. Он вытер струйку рукой.
– Я ничего не мог сделать. Что касается редких находок и находок, связанных с эзотерикой, то здесь есть и всегда будет конкуренция. Их существование трудно сохранить в тайне.
– И все же в случае с гримуаром из Ла-Рошели его существование было тайной, – возразил Ирод. – Фонд тратит немало времени и усилий на установление местонахождения интересующих его предметов, которые были забыты или утеряны, и крайне осторожен при ведении поисков. Гримуар обнаружили после нескольких лет тщательных поисков. Его ошибочно отнесли к восемнадцатому веку, и после длительных проверок по разным источникам мы подтвердили, что это ошибка. Только фонд знал о значимости этого гримуара. Даже его владелец относился к нему просто как к антикварной вещице, возможно ценной, но он не догадывался, насколько важной она может быть для истинного коллекционера. Фонд, в свою очередь, назначил вас действовать от его имени. От вас требовалось лишь удостовериться, что оплата осуществлена, и затем организовать безопасную доставку предмета. За вас сделали всю тяжелую работу.
– Я не совсем понимаю, на что вы намекаете, – сказал Уэббер.
– Я ни на что не намекаю. Я рассказываю вам, как было дело. Вас обуяла жадность. В прошлом вы имели дело с коллекционером Грейдоном Тьюли и знали, что Тьюли питает особую страсть к гримуарам. Вы сообщили ему о существовании гримуара Ла-Рошели. Он, со своей стороны, согласился заплатить вам комиссионные как посреднику и предложил за гримуар на сто тысяч долларов больше, чем выделил фонд. Вы не передали всю эту сумму продавцу, но оставили половину себе вдобавок к комиссионным. Затем вы заплатили субагенту в Брюсселе, поручив ему действовать от вашего имени, и гримуар ушел к Тьюли. Я ничего не упустил?
Уэббер хотел бы возразить, отрицать сказанное Иродом, но не мог. Глупо было надеяться, что обман сойдет ему с рук, но что сделано, то сделано. Тогда казалось, что это вполне возможно и даже разумно. Ему нужны были деньги: бизнес реагировал на экономический спад, и с наличными возникли затруднения. Кроме того, дочь училась на втором курсе медицинского факультета, и плата за обучение буквально разоряла его. Фонд, как и большинство других клиентов, платил хорошо, но недостаточно часто, и Уэбберу какое-то время приходилось туговато. На приобретении гримуара для Тьюли он, после выплаты субагенту в Брюсселе, заработал 120 тысяч долларов. Для него это были большие деньги: их хватило, чтобы сократить долг, частично оплатить следующий год обучения Сьюзен и положить немного в банк – для себя. Поведение Ирода просто возмутительно. Уэббер не работает на «Фонд Гутелиба», его обязательства перед ним минимальны. Да, в деле с продажей гримуара он поступил не совсем благородно, но такое случается сплошь и рядом. К черту Ирода. Уэбберу и так хватит денег на вполне безбедную жизнь, и он на хорошем счету у Тьюли. Если фонд прекратит с ним сотрудничество, что ж, так тому и быть. Ирод ничего не докажет. Если кто-то пожелает навести справки, у Уэббера достаточно фальшивых купчих, чтобы объяснить происхождение небольшого состояния.
– Думаю, вам следует уйти, – сказал Уэббер. – Я бы хотел заняться ужином.
– Не сомневаюсь. К сожалению, боюсь, что не могу оставить это дело как есть. Нам следует договориться о форме компенсации.
– Не думаю. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Да, я выполнял определенную работу для Грейдона Тьюли в прошлом, но у него есть и свои источники. Я не могу отвечать за все неудавшиеся сделки.
– Вас не обвиняют во всех неудавшихся сделках, только в этой конкретной. «Фонд Гутелиба» придает большое значение вопросам ответственности. Никто не заставлял вас действовать так, как вы действовали. В этом радость свободной воли – и ее проклятье. Вы должны признать вину за свои действия. Ошибки нужно исправлять.
Уэббер начал было говорить, но Ирод остановил его, подняв руку.
– Не лгите мне, мистер Уэббер. Это оскорбляет меня и выставляет в неприглядном свете вас. Будьте мужчиной. Признайтесь в том, что вы сделали, и мы сможем договориться о возмещении. Признание облегчает душу. – Он правой рукой накрыл руку Уэббера. Его ладонь была влажной и холодной, но Уэббер не мог пошевелиться. Рука Ирода, казалось, придавила его.
– Ну же, – продолжал Ирод. – Все, о чем я прошу, – это честность. Мы знаем правду, и теперь вопрос лишь в том, как оставить все это в прошлом.
Темные глаза блестели, как черные шпинели[6] на снегу. Уэббер как будто попал под гипноз. Он коротко кивнул, и Ирод ответил таким же жестом.
– В последнее время было тяжело. – Глаза горели, слова застревали в горле, как будто он вот-вот расплачется.
– Знаю. Сейчас для многих тяжелые времена.
– Я никогда раньше так не делал. Тьюли связался со мной по другому вопросу, и я как-то невольно проболтался. Я был в отчаянном положении. И поступил неправильно. Я прошу прощения – у вас и у фонда.
– Ваше извинение принято. К сожалению, теперь нам надо обсудить вопрос компенсации.
– Половины денег уже нет. Я не знаю, какую сумму вы предполагаете взыскать, но…
Ирод, казалось, удивился.
– О, дело не в деньгах, – сказал он. – Мы не требуем денег.
Уэббер вздохнул с облегчением.
– Тогда что? – спросил он. – Если вам нужна информация об интересующих вас предметах, я, наверное, смог бы предоставить ее по сниженной цене. Могу порасспрашивать, проверить свои контакты. Уверен, что отыщу что-нибудь, что возместит потерю гримуара и…
Он замолчал. На столе появился конверт из плотной бумаги, в какие обычно кладут фотографии.
– Что это? – спросил Уэббер.
– Откройте и увидите.
Уэббер взял конверт. На нем не было ни имени, ни адреса, и он не был запечатан. Уэббер вытащил лежавшую там цветную фотографию. На снимке была запечатлена женщина. Она явно не знала, что ее снимают, поскольку смотрела через плечо, улыбаясь кому-то или чему-то, не попавшему в кадр.
Это была его дочь Сьюзен.
– И что это значит? – спросил Уэббер. – Вы угрожаете моей дочери?
– Не совсем, – отозвался Ирод. – Как я уже говорил вам, фонд весьма интересует концепция свободного волеизъявления. В деле с гримуаром у вас был выбор, и вы его сделали. Теперь я получил распоряжение предоставить вам еще один выбор.
Уэббер сглотнул.
– Продолжайте.
– Фонд санкционировал изнасилование и убийство вашей дочери. Возможно, вас несколько утешит, что это необязательно должно произойти.
Уэббер инстинктивно взглянул на револьвер и потянулся к нему.
– Должен предупредить вас, – продолжал Ирод, – если со мной что-нибудь случится, ваша дочь не доживет до утра, и мучения ее будут гораздо сильнее. Вы сможете воспользоваться этим револьвером, но не сейчас. Позвольте, я закончу, а потом все взвесьте.
Не зная, что делать, Уэббер не сделал ничего, и судьба его была решена.
