Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину
– А я разве спорю? – удивился Турченко. – Ради бога. Все мы под ним ходим. Если наш симпатичный медик примет эту версию, я охотно ее поддержу. Ваше слово, товарищ эскулап?
Я не стала дожидаться, пока они на меня уставятся.
– Майор скончался от удушья, – тихо поведала я. – Только асфиксия может до такой степени исказить лицо. У людей, умерших от инфаркта, остается гримаса боли... Но это не пытка. Иногда они могут позвать на помощь... Да, я вижу, его не душили, на шее нет следов. Но тем не менее он умер от внезапной блокады верхних дыхательных путей. Это очевидно.
– Как это могло произойти? – мрачно спросил Сташевич.
– Не знаю... По-разному. Укол сильного нервно-паралитического вещества. Скажем, строфантина. Достаточно проколоть кожу булавкой: мгновенное сжатие сосудов, паралич и смерть за считаные секунды.
– Ни хрена себе поговорили, – присвистнул Усольцев.
– Среди нас что, великий отравитель? – пробурчал Турченко.
– Во всяком случае, это интеллигентнее, чем нож, – сбивчиво пробормотал Борька. – А также тише и гигиеничнее.
– Постойте, – опомнилась Невзгода. Она словно проснулась, попятилась, сразу стала в тумане какой-то неотчетливой. – Что вы хотите сказать? Что один из нас... из ВАС, черт возьми... – Она замолчала, дыхание у женщины перехватило.
– Предлагаю осмотреть тело, – услышала я свой собственный, почти без запинок голос. – Уколы, порезы, кровоподтеки. Пусть мужчины его разденут и внимательно осмотрят. Надеюсь, матерым спасателям это не в диковинку? Пойдем, Люба, они без нас справятся...
А дальше была истерика. Я сидела на еловых лапах у потухшего костра, тряслась, не могла совладать со стихийным порывом. «Фамильная» скромность не позволяла рыдать в полный голос, поэтому подошедший сзади Борька не сразу обнаружил, чем я тут занимаюсь. Он нагнулся, обнюхал меня – и после этого начал изображать из себя старшего товарища.
– Ну, вот еще выдумала, Дашка, кончай реветь... – Он попытался по-отечески пристроить мою голову себе на плечо, и отчасти у него это получилось. – Нормально все. Одним – кончина, другим – неплохие шансы. Представляешь, ни уколов, ни порезов, ни кровоподтеков на теле Боголюбова нет. Если не считать, что все его тело – огромный синяк.
– Борька, – всхлипнула я, – скажи, что это не ты сделал. Ведь должна я верить людям?
– Хорошо, подруга, – серьезно сказал Борька. – Это не я. Легче тебе от моих слов?
– Нет... Но кто-то ведь его убил, скажи? Не так умирают от инфаркта. И от инсульта умирают не так. Они не бывают похожими на синяк...
Дальше я замолчала, потому что стали собираться люди. Потекли версии, фантазии, ложные воспоминания. Усольцев припомнил, как ночью слышал подозрительные голоса – якобы говорили тихо, но возбужденно. Глаза при этом он открыть не догадался. Сташевич уверял, что кряхтел встающий человек и хрустел бурелом в стороне от лагеря. А Невзгоде вдруг пришло в голову, будто не было дневального у костра: посреди ночи она приподнялась, но костер горел, а в памяти возникла фраза майора о том, что он будет дежурить первым, так что она без всякой тревоги уснула. А дальше было интереснее. Липкин объявил, что хватит мягкотелости, шутки кончились, пришла пора выворачивать карманы. К черту ложную гордость! А кто не согласен, тот подвергнется обструкции и будет выбираться из тайги в одиночку. Ага, подумала я, выдал мою идею за свою. «Выбор за вами, коллеги, – завис он над душой, угрожающе клацнув затвором «Каштана». – Прошу предъявить личные вещи. Всё на землю – шифры, коды, яды, спутниковые телефоны!» – «И правильно! – возбужденно воскликнул Усольцев, вздымая ствол. – Хватит корчить из себя неприкасаемых! Мешки наизнанку, одежду к осмотру! И бабы тоже».
Не у одной меня нервишки пошаливали. Ничего доброго мы, понятно, не нашли. Мужики обшаривали друг друга, я – Невзгоду, Невзгода – меня. Шерстили подкладки, сапоги, головные уборы. Вещевые мешки прощупывали несколько раз, отыскивая потайные карманы. С подозрением осматривали оружие – на чем и «отшутился» Турченко: дескать, в российском оружии и булавку не спрячешь, а вот во французском автомате «FAMAS» в районе курка имеется глубокий тайничок, о назначении которого никто не знает, но французские солдаты успешно прячут в нем сникерсы и презервативы.
– Ну вот, – невесело подвел итоги Липкин, – теперь мы твердо знаем, что от неизвестного яда не помрем. И спутниковой игрушкой не побалуемся. Остается надеяться на спасательную группу.
Мы вспомнили, что время не ждет. До выхода в нужный квадрат совсем немного времени (по крайней мере, километров), но поджидает ли нас там голубой вертолет с волшебником – вопрос интересный. Майора похоронили на месте стоянки – прогретая за ночь земля легко поддавалась. Опыт имелся: на ту же процедуру с Блоховым ушло значительно больше времени. С ориентиром было труднее: ни скал, ни причудливых деревьев с характерными приметами в округе не нашлось. В итоге прибили на дереве между ветвей изнанкой наружу спальник Боголюбова и нестройной цепью, в гнусном молчании потянулись на север.
Начинался четвертый день блужданий по тайге.
* * *Этот день стал самым трудным. На первом же километре заморосил дождь. Мы продолжали движение. Я шла последней – вернее, не шла, а волоклась, обнимая встречные сосны, замирая, переводя дыхание, с трудом отрываясь от шершавой коры, чтобы брести дальше. События плохо укладывались в голове, я пыталась моделировать варианты ответов на трудные вопросы, но быстро прекратила, поняв, что все ответы – в Библии, а жизнь – разгул стихии. Изнуренные спасатели тоже не рвались в спринтеры. Они сбивались в кучу, потом вытягивались цепью, но я всегда оказывалась в хвосте, и это положение меня вполне устраивало. Меньше всего хотелось, чтобы кто-то таращился мне в затылок.
В поредевшей группе зрел скандал. Временами разражалась крепкая хоровая брань, в которой не последнюю партию исполняла Невзгода. То Усольцев срывался на собачий лай и завершал его хриплым кашлем. То Липкин терял самообладание и выдавал рулады из бездонных кладовых великого и могучего. То все вместе начинали спорить и поносить друг друга. Происходило что-то недоброе. Народ грызся, а Борька, судя по отрывочным наблюдениям, стремительно терял набранные в глазах Невзгоды очки.
«Разведчица» менялась на глазах. Еще вчера она могла подать себя с любой стороны – то опытной провидицей, то слабой женщиной, боящейся покойников, то отчаянной феминисткой, то нормальной бабой, то мужеподобной барсучихой без ума и сердца. Сегодня она стала Любой Невзгодой: вспыльчивой, циничной, злобной. Я брела по мокрому бурелому, глотая сопли, когда она отделилась от отряда и стала меня поджидать. Столько злости в ней я еще не видела.
– А ну не отставать, Погодина! Шире шаг! Из-за тебя одной мы плетемся как черепахи!
Это смахивало на геноцид. Что изменилось в наших рядах? Почему она смотрела на меня с такой ненавистью и... провалиться мне на этом месте, если не с брезгливостью? Что за высшая раса?
Я могла ее обматерить, могла и кулаком в рожу. Но я молчала. Лучше игнорировать. Тащилась дальше, скрипя валежником, – не быстрее, не медленнее, чем и разозлила ее окончательно. «Мы еще поквитаемся», – прочла я в ее глазах. Она быстро развернулась и побежала догонять спасателей, уже исчезающих в дрожащем сумраке...
А потом как из бочки полил дождь. Я заметалась – и остальные заметались. Кто-то побежал под спасительную хвою, кто-то распахнул над головой спальник. Невесть откуда взялся Борька – навалился на меня, как монстр из тумана, схватил за рукав.
– Айда за мной, Дашок...
Мы находились в смешанном лесу, где могли позволить себе свободу маневра. Обогнули островок малины, перемахнули лог, подбежали к гигантскому выворотню – сложной системе корневищ, земли, травы на высоте полутора метров. В образовавшуюся пещеру, украшенную ниспадающими с паданца корнями, Борька сунул свой нос – на предмет ненужных жильцов – потом втолкнул меня...
Мы сидели в сырой пещере, тряслись от холода. Грязные, мокрые, инстинктивно жались друг к дружке. В метре от нас бушевал ливень, размывая тайгу. По небу неслись черные «скакуны валькирий», над головой мельтешили муравьи. Пахло прелым гумусом и гнилью.
– Это полная и беспросветная задница, Дашок... – стучал зубами Борька. – Нас имеют в циничной форме, и кое-кто из этих упырей откровенно рад, что нашел козлов отпущения...
– Ты можешь толком объяснить? – Я не понимала, о чем он говорит.
– Они хотят от нас избавиться... А если еще не хотят, то вот-вот придут к такому решению. Невзгода-сучка начала – как подменили ее! – а остальные подхватили...
Я изумилась.
– Ты хочешь сказать, они подозревают, что это мы Боголюбова?..
– Вот именно. Либо ты, либо я, либо в сговоре... Ты медик, чем не основание? Я инструктор, а следовательно, обязан разбираться в отравляющих веществах хотя бы поверхностно. Ну, разбираюсь, не без этого... Это повод записать меня в убийцы?