Юлиан Бардин - Империя страха
Между тем Гвоздик продолжал фантазировать:
— Домишко себе отгрохаю с банькой, чтобы можно было друзей приютить достойно. И заведу настоящий гарем.
Девушки дружно рассмеялись, но тут же попытались взять себя в руки, посчитав, что могут уязвить человека в его радужных мечтаниях.
Но Юра не заметил их тактичной сдержанности и, в свою очередь, закатился раскатистым хохотом.
Та, которую называли Лелькой, прижалась к парню и вкрадчиво спросила:
— А нас с Нинкой возьмешь в свой гарем? Бросив иронично-оценивающий взгляд на брюнетку, о которой шла речь, Юра дурашливо наморщился и деланно строго произнес:
— Но только при одном условии: ты должна взять ее на буксир, как реально отстающую в производственном плане, и передать свой богатый опыт здорового отсоса.
Веселый смех прокатился под влажными сводами предбанника.
Развалившись в мягком кресле, Гвоздик с похвальным упорством налегал на всевозможное спиртное и в конце концов жутко накачался. Хотя, справедливости ради надо отметить, что девушки от него не отставали.
Едва стоящая на ногах Нинка в порыве веселого азарта забралась на стол и принялась выписывать кренделя, но молодой человек ее грубовато прервал. Тогда она кинулась к нему целоваться, но была жестоко разочарована в своем благостном начинании.
Властно отстранившись от нее, Гвоздик серьезно процедил:
— Вот этого не надо. Трахнуть я тебя могу, но поцеловать нет.
— Почему? — искренне удивилась пьяная шлюшка.
Одарив брюнетку высокомерным взглядом, он назидательно произнес:
— По понятиям не канает. Ты что, хочешь, чтобы с меня братва на хате спросила за такой откровенный рамс?
Ни капельки не удивившись столь необычному ответу, Нинка упала грудью на стол, подставив парню свою упругую попку.
Он не заставил себя просить дважды и охотно пристроился, обхватив широкими ладонями ее тугой бюст.
Уже раскачиваясь в такт привычным движениям, она спросила, возвращаясь к прерванной теме:
— А ты что, собираешься в тюрьму? Ведь «хата», насколько я понимаю, — это тюрьма.
— Типун тебе на язык, — грубовато обронил вор, пытаясь дотянуться до пачки сигарет, — я только что откинулся, а ты меня опять башкирам сватаешь.
Белобрысая Леля, до этого не вмешивающаяся в их диалог, сонно встрепенулась и спросила:
— А при чем здесь башкиры?
— Это я так ментов называю, — охотно пояснил Юра заплетающимся языком, а затем обратился к притихшей брюнетке: — Может, в бассейне продолжим?
В ответ не прозвучало ни звука. Рыжеволосая склонилась над товаркой и с абсолютным безразличием констатировала:
— Спит.
Не обращая внимания на ее замечание, Гвоздик с прежним упорством продолжал начатое дело.
Но Леля настойчиво остановила его, заняв место рядом с подругой, причем в точности копируя ее позу.
— Иди сюда, ненасытный. Сколько же ты сидел, что в тебе столько сил скопилось?
Однако молодой человек уже благостно расслабился и завалился на мягкое кресло.
Какое-то время он усиленно пытался обрести трезвый ход мыслей, но ему это никак не удавалось.
Неожиданно для присутствующих львиц полусвета он с видимым усилием поднялся на ноги и качающейся походкой добрел до вешалки.
Порывшись в собственных карманах, он извлек на свет несколько смятых купюр и золотую цепочку, отвергнутую толстым ювелиром.
Вернувшись к столу, вор бросил на него несколько стодолларовых купюр, сказав:
— Это ваш гонорар. А это тебе, — говорящий протянул пышногрудой блондинке цепочку, — на память о сегодняшней ночи. Уж больно ты мне понравилась. Если не пущу лаве по ветру до завтра, то обязательно куплю тебя еще.
Вмиг протрезвев, Леля вцепилась в подарок непослушными пальчиками и тут же примерила презент, торопливо бросив:
— Может, я тебя и без денег обслужу. Ты мне, между прочим, тоже понравился.
— В благотворительности не нуждаюсь, — надменно процедил Дегтярев и тут же отключился, погружаясь в призрачное забытье навалившейся усталости.
В тесном предбаннике послышался громкий, здоровый храп спящего мужчины, а белобрысая Леля торопливо погасила свет, пристраиваясь на жесткой кушетке. Не прошло и пяти минут, как веселая компания забылась хмельным сном.
Глава 4
Телефон-автомат находился у пустынной в этот час железнодорожной платформы. Чижов, посиневший от пронизывающего насквозь холода, в одной лишь набедренной повязке, сделанной из автомобильных чехлов, босыми ногами прошлепал по мокрой земле и подбежал к таксофону.
Порывисто сорвав трубку с рычага, он непослушными пальцами набрал «02» и тут же услышал в динамике сонный голос милицейского диспетчера:
— Милиция, слушаю?
Пытаясь унять нервную дрожь и клацая от холода зубами, Иваныч торопливо выпалил:
— На меня напали в собственном доме трое
неизвестных, вооруженных пистолетами с глушителем…
— Ваша фамилия, — перебил заявителя диспетчер.
— Чижов Иван Иванович, одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения…
В интонациях диспетчера послышались нетерпеливые нотки:
— Ваш год рождения меня абсолютно не интересует, назовите адрес.
Иваныч продиктовал название поселка и номер дома, услышав в ответ:
— Ждите, патрульная машина будет через сорок минут, — динамик отозвался короткими гудками.
— Черт! — громко выругался каскадер и побежал к оставленной в сторонке машине, приговаривая на ходу: — Да за сорок минут из меня сделают мелкий винегрет.
Усевшись за руль, Чижов принялся размышлять, что же ему предпринять в сложившихся обстоятельствах.
С одной стороны, можно было бы дождаться патрульных и вместе с ними вернуться в собственный дом — в машине было тепло от исправно работающей печки.
Но имелась одна причина, заставившая его передумать: во-первых, неизвестно, действительно ли приедут менты, а во-вторых, лампочка на приборном щитке уже давно горела, возвещая о том, что бензин на исходе.
Покосившись на вороненую сталь пистолета, лежавшего рядом на сиденье, Иван решил вернуться.
В конце концов грабители или убийцы — кто они на самом деле, было пока неясно, — должны понимать, что раз человек вырвался, значит, в самом ближайшем времени в дом должны нагрянуть вооруженные стражи порядка. Не идиоты же нападавшие в конце концов?
А вернуться было необходимо — хотя бы за одеждой, в которой остались деньги и документы.
Плавно включив передачу, Иваныч тронул машину с места, разворачиваясь на маленьком пятачке.
Не зажигая фар, он приблизился к темнеющему в ночи дому. Внешне все оставалось спокойно, могло показаться, что здесь вообще ничего не произошло, если не считать выбитой оконной рамы и сорванной с петель входной двери.
Отбросив в сторону чехол, каскадер остановил «жигуленок» в нескольких десятках метров от бревенчатого строения и, прячась в тени высоких деревьев, стал приближаться к своему жилищу.
Вокруг царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь сдержанным дыханием и громким стуком собственного сердца Иваныча.
Выставив перед собой удлиненный глушителем ствол, Чижов поднялся по ступеням крыльца и осторожно ступил за порог, прислушиваясь к каждому шороху.
Под ногами скрипнула половица — ее стон был тих и жалок, как будто тяжело вздохнула насмерть перепуганная мышь, а Иванычу показалось, что разверзлась бездна, обрушившись оглушительным шквалом падающих камней.
Пройдя через кухню в коридор, он, к своему немалому удивлению, обнаружил, что никакого покойника здесь больше нет — чьи-то заботливые руки старательно уничтожили все следы недавней трагедии.
Но что-то в доме было не так. Пройдя в спальню, Ваня нашел там свои вещи абсолютно нетронутыми. И документы, и деньги мирно покоились в заднем кармане брюк.
Чижов решился и зажег свет… Представшая его напряженному взору картина была, мягко говоря, гнетущей; создавалось впечатление, что в комнатах похозяйничали настоящие вандалы.
Все было перевернуто вверх дном — распоротые подушки истекали пухом и перьями; из раскромсанного матраса торчали старенькие пружины; его незваные гости разломали даже прикроватную тумбочку.
Жуткая дрожь пробежала по телу Чижова, и он, торопливо одевшись, выскочил на улицу, посчитав, что лучше оказаться лицом к лицу с противником на открытой местности.
Сторожко озираясь по сторонам, Чижов бросился к автомобилю. Указательный палец судорожно вздрагивал на спусковом крючке, готовый в любую секунду выпустить из длинного ствола огненный шквал смертоносного свинца.
Но стрелять ему не пришлось — вокруг царили первозданная тишина и покой. Казалось, что даже мелкий накрапывающий дождик принялся бесшумно барабанить по притихшей земле, боясь потревожить напряженные нервы вооруженного человека.
