Георгий Вайнер - Райский сад дьявола
Лекарь крутанул машину — вразрез двигающимся рядам, резко направо помчался на рэмп — выходной пандус с магистрали. Пронзительно завизжали тормоза отсеченных его рывком машин, что-то сзади тяжело грохотало и ухало, истерически завывала полицейская сирена.
«Может, это я зря делаю? — подумал Лекарь. — Может, это просто патрульный дурак за мной увязался? Нет! Я моим чемоданом рисковать не могу!»
Выжженное злобой сердце Лекаря не знало страха. Оно ведало только чувство опасности, горечь подступающей беды. А подсказать, откуда она, эта черная беда, не могло. И поэтому он все время косился назад, уходя от надрывающейся воем, заходящейся в зверином азарте погони полицейской машины…
Лекарь взглянул направо — в створ перпендикулярной Атлантик-авеню и увидел прямо перед собой необъятный хромированный бампер громадного грузовика-трассохода «Кенворс». Он двигался беззвучно и неотвратимо, он плыл легко и плавно, и наверняка, если бы можно было на миг закрыть и снова открыть глаза, трассоход исчез бы, как в просоночном кошмаре.
Но этого мига не осталось.
Эх, глупость-то какая — всю жизнь прожил не оглядываясь!
А тут! Зря смотрел назад…
И навалился на него грузовик, как рухнувшая железная гора.
7. Будапешт. Речной вокзал «Маргит». Хэнк Андерсон
Хэнк Андерсон затянулся последний раз, потом зажал окурок между пальцами, щелкнул, и белый столбик фильтра, протягивая за собой хвостик синего дыма, описал долгую траекторию и упал в воду. Вода в голубом Дунае была мучительно-коричневого цвета. Андерсон хмыкнул — люди полны вздорных нелепых предрассудков. Почему именно Дунай называется голубым? Нормальная сточная канава Европы. Цветом и скверным запахом она мало отличалась от Меконга, который бы никто спьяну и в бреду не назвал бы голубым. Меконг был последней рекой, в которой купался Андерсон. Ну, не то чтобы купался…
Тогда, незапамятно давно, он плыл на восточный берег, сочась кровью, задыхаясь от усталости; сквозь тяжелый трескучий гул вертолетов прикрытия он слышал позади визгливое вяканье преследующих его вьетконговцев. Кто знает, если бы Меконг не был таким грязным, страшным бульоном бактерий, может быть, в ране не началось тогда воспаление и не пришлось резать до локтя руку. Сейчас этого уже не узнать. Да и не имеет это значения.
Тогда они вырвались из лагеря всемером. И пятьдесят миль за ними неукротимо шла погоня. Поплыли через реку они втроем. С тех пор регулярно преследует кошмар, или сон, или наваждение, приходящее наяву и во сне: виден близкий берег, он плывет один, загребая правой рукой, и ясно, что сил осталось только на один взмах, а дна под ногами нет. Берег — рядом, но дно — еще ближе…
Андерсон посмотрел вниз на набережную. По широкой сходне скатывали с борта теплохода его вэн, маленький удобный автобус «плимут». Тихо урчал мотор, галдели матросы, хэнковский экипаж пошучивал с ними. А капитан теплохода, усатый удалой болгарин Ангелов, перегнувшись через поручни мостика, кричал им на сносном английском: «Смотрите не опаздывайте, отходим ровно в полночь». В крышный багажник уже была уложена вся съемочная телевизионная аппаратура: камеры, лампы, огромные алюминиевые чемоданы. Съемочная группа — двое парней и некрасивая тощая девка, похожая на колли, устраивались в автобусе и махали снизу рукой Андерсону — мол, мы готовы.
Андерсон поставил на мраморный столик недопитую наполеонку с коньяком, рука ощутила нежный холод камня. По трапу спустился к нему капитан, козырнул и открыл рот, чтобы что-то сообщить — скорее всего какую-нибудь глулость.
Андерсон знал — для того чтобы командовать речным круизным теплоходом, вовсе не надо быть Генрихом Мореплавателем. Но доброжелательно-веселая дурость капитана Димитра Ангелова его удивляла. От разговоров с ним Андерсон испытывал мазохистское удовольствие.
— Хай, кэп! Ты хотел меня предупредить, чтобы мы не опаздывали. Угадал?
— Точно! — восхитился Ангелов. — Откуда вы догадались?
— Пока не могу сказать. Это секрет. Ты мне лучше ответь — из-за чего вы, болгары, русских не любите?
— Почему? — удивился капитан. — Мы их любим. Как братьев. Двоюродных…
— Тогда объясни, почему на теплоходе все объявления так хитро составлены — все, что пассажирам разрешено, написано по-английски, а все запрещенное — по-русски?
Капитан Ангелов, не задумываясь, быстро ответил:
— Потому что они богатые!
Андерсона это развеселило — он давно заметил, что глупые люди быстры на ответ, поскольку им легко думать.
— Не вижу логики, — строго сказал он.
— Видите ли, мистер Андерсон, у нас довольно дорогой круиз. Обычные русские сюда не попадают. А те, что путешествуют с нами, напиваются каждый день и обязательно пытаются отнять у рулевого штурвал. Когда я не допускаю этого, они предлагают выкупить теплоход.
— А что они будут делать с ним? — заинтересовался Андерсон.
— Один мне сказал, что он перегонит его в Москву и поставит напротив Кремля. Бордель, ресторан, казино, на верхней палубе — дискотека. Может быть, он шутил?
— Не думаю! — восхищенно покачал головой Андерсон.
— Если бы теплоход был мой, я бы продал, — вздохнул Ангелов. — Этот русский обещал меня и в Москве оставить капитаном на судне…
— А что? — Присвистнул Андерсон. — Замечательная должность — флаг-капитан бардака…
— В Болгарии сейчас жизнь тяжелая, — пожал плечами Ангелов. — И очень ненадежная…
— А в Москве? — спросил Андерсон. — Надежная?
— Не знаю… Я там не был, — сказал Ангелов. — Я в Одессе был… Давно… Я тогда на пароме Одесса — Варна плавал… А в Москве не был…
— И я не был, — успокоил его Андерсон. — Может быть, вместе еще поплывем, кино снимем…
— С вами, мистер режиссер, хоть в Австралию, — заверил капитан.
Чистая душа. И разговор их прост, как треньканье на банджо. Пару недель назад доброжелательно-дурацкие рассказы капитана и навели Андерсона на мысль об этом круизе. Совершив приятное путешествие по Дунаю через шесть стран, он вместе со своими ребятами не оставит ни одного следа, ни единой отметки о своем пребывании там. Ладно, посмотрим, как это получится…
Андерсон встал, похлопал приятельски капитана по крутой спине, твердо пообещал:
— Не тревожься, мы вернемся до полуночи… Нам осталось снять только вечернюю панораму города…
— Желаю удачи! — еще раз козырнул капитан Ангелов.
Андерсон спускался по трапу на набережную и удивлялся, что нет в нем ни возбуждения, ни страха, ни ощущения чего-то необычного. Шел как на скучную работу. Белые стены круизного теплохода, алая ковровая дорожка на трапе, латунные поручни и ободки иллюминаторов. Духота и скука. Спустился на набережную, сел в автобус, оглядел команду и сказал:
— Ну что? Поехали?
8. Франция. Лион. Рю Шарль де Голль, 200. Штаб-квартира Интерпола
ИЗВЕЩЕНИЕ О РОЗЫСКЕ — «КРАСНАЯ КАРТОЧКА» Хэнк Мейвуд Андерсон, живет под другими фамилиями, гражданин США. Родился в Норе Шор, графство Нассау, штат Нью-Йорк, 1 апреля 1949 г.
Окончил колледж в Хьюстоне, военно-воздушное училище в Аннаполисе, принимал участие в военных действиях во Вьетнаме с 1972 по 1975 г. Был сбит и взят в плен в 1974 г. Бежал из плена. Был тяжело ранен, потерял левую руку.
Награжден медалью Конгресса, медалью «За храбрость», двумя орденами «Пурпурное сердце».
Лишен воинского звания «майор» и уволен из армии за поведение, несовместимое с честью американского офицера.
Разыскивается за совершение ряда дерзких и тяжелых преступлений.
Предполагается, что связан с организованной преступностью, экстремистскими военизированными структурами в США и остатками террористической группировки «Красные бригады»…
Всегда вооружен. Признан очень опасным и в любой момент склонным к агрессии.
9. Нью-Йорк. Стивен Дж. Полк
Доктору Кеннету Полку, кафедра славистики, Гарвардский университет, Бостон, Массачусетс
Здравствуй, мой дорогой старик!
Я подумал сейчас, что мои письма являются хрониками — не было еще случая, чтобы я сел за стол, начал и закончил письмо. Обычно мои письма, как и полагается историческим хроникам, охватывают целый период — недельный, иногда месячный. Я начинаю письмо в понедельник, потом дела и обстоятельства отрывают, я продолжаю его в среду, дописываю в субботу, в воскресенье забываю отправить, а в следующий вторник происходит что-то важное или любопытное — я делаю дописки к письму, и длится это до тех пор, пока не приходит пора срочно рассылать чеки-платежи, и тогда я в произвольном месте обрываю послание, заклеиваю конверт и со всей деловой почтой опускаю в ящик. Из-за всего этого ты получаешь мои письма крайне нерегулярно, но зато, как ученый, ты можешь изучать не разрозненные клочья-эпизоды бытовой информации, а целые системные периоды, и картина моей жизни для тебя выглядит более убедительно и впечатляюще.
