Б. Седов - Бандит по особым поручениям
Директор вернулся в кабинет и принялся задумчиво крутить на столе визитки, оставляемые изредка приезжающими в детский дом господами. Это опять-таки случалось либо под выборы в областной совет, либо в городской, либо в мэры, либо в губернаторы. Иногда прибывали бонзы из Госдумы, и это были самые счастливые для детей дни. Им торжественно дарили – пусть под слепящие софиты и видеокамеры столичных журналистов, – но все-таки дарили игрушки, обувь и письменные принадлежности, конфискованные таможней, как несертифицированные и непригодные для использования на территории России. Директор под те же камеры благодарил людей, проявляющих заботу о несчастных детях, восхвалял их человечность, бессребреничество и с грустью думал о том, что было бы гораздо лучше, если бы выборы происходили не раз в четыре года, а хотя бы – два.
Раздумья прервались коротким писком переговорного устройства, прикрученного к столу (прикручивать директор стал с прошлой осени, когда двое воспитанников украли аппарат, продали, а деньги проели). Глубоким голосом секретарши Инны Матвеевны устройство осведомилось:
– Валентин Игоревич, вы не заняты?
Да, он чрезвычайно занят. Размышлениями о том, как начать осень так, чтобы его не посадили за растрату.
– Нет, а что случилось? Махров опять камень в окно райотдела бросил?
– Слава богу, нет. Дима на занятиях. К вам посетитель.
– Зовите, – сдвинув в сторону вертушку с визитками, директор застегнул на пиджаке пуговицу и сложил руки «по-президентски» – обе руки на столе, и одна ладонь – на другой. Для солидности можно было еще слегка склонить голову набок, но, вспомнив, что на счету детдома три тысячи двести пятьдесят рублей и сорок копеек, решил, что это будет чересчур.
Поначалу посетитель разочаровал Валентина Игоревича. Прическа какая-то атипичная, как пневмония, – непонятная и вызывающая – ежик какой-то взлохмаченный, под Бэкхема. Для возраста гостя, который директор определил как сорок три – сорок пять лет, такой «причесон» выглядит вызывающе. Однако льняной, до безумия дорогой костюм и мягкие мокасины впечатление слегка подправили. К тому же у вошедшего в руках был кейс, и если посетитель не являлся налоговым инспектором, это могло обещать неплохие перспективы. Впрочем, если это инспектор, то Инна Матвеевна знала бы, и, как могла, предупредила.
– Как, однако, у вас здесь убого, – безапелляционно заявил гость прямо с порога. – Просто стыд и срам.
– Надеюсь, вы не стыдить меня пришли? – озабоченно справился директор, взгляд которого опять почему-то вернулся к прическе.
– Что вы… – поморщился «полузащитник „Манчестер Юнайтед“». – Я так прямо говорю, потому как делать вид, что ничего не происходит, на мой взгляд, подло. Подло, потому что речь идет о десятках бедных детишек. Зайди я в мэрию – глазом бы не моргнул. Раз так живут, значит, нравится. Однако они живут очень даже неплохо, я только что оттуда. Не знаете, Валентин Игоревич, зачем секретарю Волосюка два компьютера?
Услышав фамилию мэра, Крутов слегка потеплел душой. Той ее стороной, которая была обращена в сторону посетителя. Может, просто ветер поработал? Ветер нынче – будь здоров…
– Не знаю зачем, – вздохнув, признался Крутов. – Я всегда думал, что два седла для одной задницы – это много…
Бэкхем рассмеялся. Смех, как и прическа, у него был, словно упомянутая пневмония, заразительный. Настолько, что директор не выдержал и улыбнулся сам.
– Надо записать, – вытирая слезы, прокряхтел гость и вынул из кейса блокнот. – В следующем номере обязательно выдам.
Дописав перл директора, на который тот сам не обратил бы никакого внимания, он вдруг отложил перо и протянул Крутову руку.
– Мартынов. Андрей Петрович Мартынов. Журналист из питерской газеты «Северная звезда».
– Партийный орган коммунистов, что ли? – озадаченно произнес директор, удивившись, что партийцы начали избирательную компанию за год до разумного срока. Так можно все блага раздать, а электорат эти устремления успеет позабыть. Впрочем, до благ дело еще не дошло.
– Упаси бог, – даже возмутился Мартынов. – Подальше от этой каши! Независимая газета, которую недолюбливают в Питере. Работаем, как можем, рассказываем людям правду, вскрываем чирьи…
– Не прячьте блокнот, я сейчас снова говорить буду, – предупредил Крутов. – Неужели в той столице все стало так хорошо, что вы чирьями полезли на вторую половину задницы?
Гость снова взорвался хохотом.
– Да у нас тут целый номер получается! Но вы не правы. Не правы… А смысл моего визита станет для вас ясен, едва я начну рассказ.
Дотянувшись до кейса, журналист Мартынов залез в него жестом Якубовича и вынул блокнот побольше. Полистав, нашел нужное и поднял на директора глаза.
– В Питере сейчас проживает человек, которого зовут Яков Николаевич Басов. Вы знаете такого?
Директор почувствовал, как у него защемило под сердцем.
– Яшка?! Он жив?! Он же… Мы же с ним… Девять лет в одном детдоме! У вас есть его телефон?!
– Конечно есть, – Андрей Петрович лукавым взглядом посадил директора на место и помахал рукой. – Все по порядку. Я тут ради вашей встречи. Редакция решила посвятить месячный выпуск бывшим детдомовцам Петербурга. Знаете, воспоминания, беседа, встреча… Это сейчас так важно для подрастающего поколения. Особенно для тех, кто растет в детдомах… Я сейчас расспрошу вас о Якове Николаевиче под диктофон, а после мы побеседуем о главном, хорошо?
Главное началось через сорок пять минут. Столько крутилась одна из сторон кассеты внутри маленького аппарата.
– Мы хотим проследить судьбы тех, кто вырос в детских домах. Сороковые, «шестидесятники», нынешнее поколение. Чем они разнятся, что у них общего? Вот цель целой подборки наших сентябрьских номеров. Знаете, с Яковом Николаевичем… Ах, какой он милый человек, правда?!
– Кто?! – оторопел наконец-то Крутов. – Яшка милейший?! Да он первая оторва в группе был!! Чума!!
– Ну-у-у, – радостно протянул Мартынов. – Вот это-то нас и интересует! Сейчас он милейший человек, а что о нем говорят друзья? В этом и смысл материала, Валентин Игоревич! Вы наконец-то поняли?! Как меняются судьбы людей, как повлияло на них время? Это и есть та канва, вокруг которой будет все вертеться! Связь поколений, скованных одними жизненными обстоятельствами, их радость и нужда, горе и счастье, если простите мне такие противопоставления…
Крутов заметно растерялся. Молодой человек сбивал его с мыслей своей бьющей ключом энергетикой. Заметив это, журналист решил помочь.
– Давайте так… Вы мне рассказали о человеке своего поколения, и это очень хорошо. Теперь вспомним кого-нибудь, кого выпускали вы. Ну, скажем… – Мартынов задумался, покрутил перед собой указательные пальцы и соединил. Получилось. – …Год эдак… Восемьдесят восьмой, а?
– Ну вы задали задачу!.. – выдохнул Кругов. – Я плохо помню, кого в девяносто восьмом выпускали, а вы… Вы знаете, как у нас архив хранится?! В прошлом году комиссия приехала, искали Зябликова, которого сейчас пытаются из Бразилии экстрадировать, так документы о направлении из детдома только через четыре часа нашли!
– Об этом и говорил Яков Петрович! – опять рассмеялся Мартынов, чем привел Крутова в замешательство. – Это вам. Редакция расщедрилась на пару устройств, так что примите без всяких расписок.
Директор ошалело рассматривал серый корпус новенького, в целлофановой упаковке, ноутбука.
– Так невозможно… Нам нужно на баланс поставить… Закрепить…
– Вот и закрепляйте. От имени неизвестного благодетеля. Нам афиша ни к чему, лишние отчеты перед налоговиками. Так мы можем на документы посмотреть?
– Там сотни папок, кто конкретно вас интересует? – Директор растерялся.
Мартынов постучал ручкой о столешницу.
– Сделаем так. Один из наших сотрудников тоже детдомовский. Сергей Мансур, не слышали? Жаль, толковый журналист. Он говорит, что учился в институте с одним парнем из Вереснянска, который воспитывался в детдоме. Знаете, удар судьбы, неудачно легшие карты… Его увезли в Новосибирск и поместили в один из приютов… Может, повезет, и окажется так, что он учился у вас?
– Как фамилия парня?
– Мальков. Артур Викторович Мальков.
Директор восхищенно покосился на ноутбук, развел руками и встал из-за стола.
– Знаете, при иных обстоятельствах… Но поскольку я впервые вижу человека, который дарит детдому дорогую вещь и при этом не является ни бабушкой-блокадницей, ни детдомовским, и предвыборная гонка еще не началась… Я помогу вам во всем, о чем вы просите. Но не просите невозможного. Инна Матвеевна!
До самого трехметрового потолка тянулись десять гигантских стеллажей, на которых разместились десятки, сотни, тысячи папок. Сквозь запыленные оконца пробивался тусклый свет, и он, падающий на полки, придавал картине элемент мистики. Посреди всего этого великолепия стояли трое, покрытые многолетней пылью и паутиной. Инна Матвеевна, подверженная аллергическим реакциям, беспрестанно чихала, кашляла и в глубине души кляла тот момент, когда сообщила директору о прибытии вульгарного на вид, но милого в обращении гостя. Через три часа работы все трое, понимая бессмысленность дальнейших поисков, замерли посреди огромного подвального помещения, напоминающего Государственный архив.
