Евгений Сухов - Сходняк
Москвичка, родители умерли естественной смертью, образование незаконченное высшее (бросила пединститут), сомнительных знакомств нет. Ну и самое главное — она была единственной племянницей Вали, многолетней домоправительницы Егора Сергеевича Нестеренко, что само по себе было ее лучшей характеристикой: Егор Сергеевич не подпускал к себе случайных людей.
Зазвонил телефон — его прямой, номер, о существовании которого знали только самые близкие люди. Что-то стрельнуло в мозгу — не к добру! Владислав снял трубку.
— Здорово, Варяг! — раздался глуховатый скрипучий голос Максима Шубина, известного в воровских кругах под кличкой Кайзер.
— Здравствуй, Максим! Чем обязан?
— Да вот решил справиться о твоем здоровье, — как-то фальшиво и с вызовом выдавил Шубин.
— Заботливый ты нынче стал, Кайзер, как я посмотрю, — в тон ему ответил Владислав.
— Работа такая, Варяг. Сам знаешь, о людях вовремя не позаботишься, глядишь — уже похоронили. Только убиваться приходится да каяться…
Варяга неприятно кольнули слова Шубина, и он резко оборвал его на полуслове:
— Знаешь что, Кайзер, я сейчас занят, давай перейдем к делу.
На другом конце провода послышалось раздраженное покашливание, и неприятный скрипучий голос Макса, цедя слова сквозь зубы, сообщил, что люди передают привет Варягу и желают видеть на большом сходе в будущую пятницу.
Кайзер замолчал, дожидаясь реакции. Варяг до боли сжал челюсти. Максим Кайзер не просто связник у воров — он сам крупный авторитет. И коли его уполномочили сообщить Варягу о необходимости срочно собрать большой сходняк, то, выходит, разговор предстоит очень серьезный. Но куда более серьезным показалось Варягу то, что Кайзер изложил свою мысль в ультимативном тоне, так, как будто бы не Варяг был смотрящим России, а кто-то другой, вызывавший Варяга на толковище под видом большого схода. Очень это не понравилось Варягу, но, не подавая вида, держа себя в руках, Владислав переспросил:
— Правильно ли я понял тебя. Кайзер, люди хотят, чтобы я организовал большой сход?
Шубин слегка помедлил и, снова прокашлявшись, проскрипел в трубку:
— Ну можно и так сказать. Но народ на пятницу настаивает, Варяг. Учти…
— Я тебя понял, Кайзер. Передай: я буду.
— Пе-ре-дам! О-бя-за-тель-но пе-ре-дам! — отрывисто бросил, точно пролаял. Кайзер. — Только, Варяг, народ рассчитывает на то, что встреча состоится без лишних… Чтоб не как в тот раз — когда приводил своих людей. С пушками, — уточнил невесело Макс Шубин. — Это ж как-никак большой сходняк, а не заседание Госдумы, и скандалы нам ни к чему.
— Не боись. Кайзер, — криво усмехнулся Варяг, — вот уж скандала я не допущу. Будь уверен. Я ведь не спикер Селезнев. — И, не став дальше слушать Шубина, бросил трубку.
Итак, его вызвали на большой сходняк…Варяг мысленно перенесся на несколько недель назад, в подмосковный ресторан с тяжелой входной дверью под медным кованым навесом. Плохо кончился тот неприятный разговор с ворами — очень плохо. А ситуация была явно спровоцирована. Владислав вспомнил, как его телохранители были вынуждены применить силу. Слава богу, что до стрельбы дело не дошло. И еще он вспомнил, как из-за уже захлопнувшейся за ним двери, из банкетного зала, до его слуха донесся хриплый вопль Толяна, старого вора, которого последние годы чаще называли Дядей Толей: «Это война, Ва-ряг!»
Война… Только этого не хватало! Начато было столько дел. Машина бизнеса только-только начала раскручиваться. Неужели опять придется заниматься разборками? Варяг всю жизнь сходился в кровавых и смертельно опасных разборках со своими коварными недоброжелателями, которых жадность и непомерное честолюбие делали его заклятыми врагами. Варягу приходилось их беспощадно наказывать. Он терпеть не мог отморозков, на которых никакие слова не имели воздействия. С беспределыциками Варяг расправлялся безжалостно, воровской закон был жесток — убивать приходилось и самому, но чаще руками верных людей. Но то были и в самом деле враги — люди, которым нельзя было доверять, которые готовы были предать и продать его за бесценок, которые норовили уничтожить его как опасного и сильного конкурента по влиянию на воровской мир, на бизнес, в котором крутились деньги воровского общака. То были напрочь чужие ему итальянские мафиози в задрипанной Америке, наши коррумпированные правительственные чинуши, крупные ментовские начальнички, всякая рвущаяся к власти политическая шушера. И еще, конечно, продажные ссучившиеся воры, среди которых попадались даже законные, которым грех был носить корону воровской чести. Он уничтожал их без колебаний, без всякого трепета душевного, зная, что этой падали, этой мрази вонючей нет места на земле. Но никогда еще ему не приходилось вступать в схватку с теми, кого он считал людьми вполне приличными, кого сам в свое время вводил в большой воровской мир, а потом рекомендовал большому сходу. Никогда еще воры, которых он знал не первый год и которые его совсем еще недавно искренне уважали и беспрекословно подчинялись его авторитету, завоеванному делами, а не купленному за бабки, — никогда еще воры не предъявляли ему сколь-нибудь серьезных претензий. "Еще немного, — подумал невесело Варяг, — и они меня поставят на счетчик, как какого-нибудь толстопузого лоха-коммерсанта из «Петровского пассажа».
И все— таки, что же произошло? Почему все так внезапно повернулись против? Варяг не верил, не хотел, не мог поверить, что все это вышло как бы само собой. Чтобы авторитетные воры и впрямь так уж сильно недовольствовали тем, как у него идут дела в нефтяном, алюминиевом и, главное, в оружейном бизнесе. Чтобы они ух так противились тому, что он проталкивает своего человека на самый верх политической пирамиды России. Не может быть, чтобы причиной была неудача с «Балторгфлотом». Тем более что дело там еще далеко не закончилось, и теперь, когда в северной столице правильно прошли выборы и смотрящим поставлен Филат, толковый, преданный человек, все еще можно переиграть в их пользу…
Нет, что— то тут недоговорено, думал Варяг, машинально перебирая бумаги на своем рабочем столе. Тут чувствуется чья-то посторонняя рука, чье-то закулисное давление, чей-то иезуитский замысел -вот только что это за люди и в чем состоит их лукавый план, этого Варяг пока понять не мог. Впрочем, одно он понимал очень хорошо. Не случайно, ох не случайно Закир Большой на том сходняке упомянул про общак. Да какое там упомянул — почти впрямую потребовал отчета.
Потом намекнул на то, что не пора ли уважаемым людям поблагодарить Варяга за проделанную работу и передать контроль над общаком в другие, не менее надежные руки. При этом Закир Большой явно выражал не только свое личное мнение, но, как он сказал, мнение большинства воров. Что же все-таки произошло? И в тишине зала его слова звучали, не находя возражений у собравшихся. Когда и где Варяг потерял бдительность, упустил что-то очень важное, значительное?
Варяг знал Закира давно, лет уже пять, и за все эти годы между ними не то что «кошка не пробегала» — тень не ложилась. Закир был вор уважаемый, гордый, умный и, главное, хладнокровный. К Варягу он относился ровно, и, хоть всегда держался независимо, в разговорах со смотрящим был подчеркнуто почтителен. И уж если то, что он тогда высказал Варягу, вышло у него из сердца, то, значит, с Закиром произошли странные и необъяснимые метаморфозы. Жесткие слова явно были результатом каких-то серьезных событий, произошедших в последние две-три недели и изменивших взгляды умного и опытного Закира. Варяг понимал, что эти события вряд ли были стечением обстоятельств. Скорее всего здесь имел место чей-то злой умысел, искусно навязанный дагестанскому вору. И это в корне меняло дело.
Варяг вспомнил, как на том сборище воров Сашка Турок прилюдно уличил Закира Большого в тайной торговле черной икрой — Закир тогда в лице переменился. Скрывать от правильных людей свои барыши дагестанец не привык. Тем более что икра — так, мелочевка. Закир всегда исправно и не скупясь отстегивал от своего подпольного бизнеса в общак — это Варяг знал точно. Но все же Закиру стало тогда не по себе. И он как-то вяло отреагировал на слова Турка. Значит, ему есть что скрывать от воров, не только эти махинации с икрой. Но что еще?
Может быть, нечто такое, в чем благородному вору и впрямь западло признаться братве? Что-то позорное… Но что?
И тут Владислав стал вспоминать о событиях трехмесячной давности. Он вспомнил, как все тот же Сашка Турок шепнул ему, что видел однажды Закира выходящим из дверей здания Речного вокзала. Ну и что, удивился тогда Варяг, мало ли какие дела у дагестанского авторитета в московском речном пароходстве!
Да в том— то и дело, не унимался Турок, что пароходство находится в другом здании, неподалеку от вокзала, а в самом вокзале никаких кабинетов речных начальников нет.
