Олег Маркеев - Тотальная война
Сначала Максимов прополоскал рот, сглотнув воду вместе со слизью, накопившейся под языком. Второй глоток сделал больше, промывая горло. Оставшуюся воду цедил медленно, смакуя каждую каплю.
— Правильно пьешь, — похвалил Леон. Максимов пропустил комплимент мимо ушей.
— Где твой кишлак?
Леон указал за спину.
— Перевалим через склон, увидишь. Максимов обвел взглядом складки местности.
— Что-то я ни разу не видел дороги или колеи от шин. Как туда машины проходят?
— А мы с другой стороны зашли. — Леон говорил, как и Максимов, с трудом ворочая языком. — Там же тупик. Дальше никто не ездит.
Максимов прикрыл глаза, вызвав из памяти карту.
— До Мертвого города сколько?
— Час-полтора на машине. — Леон пожал плечами. — Мы его не увидим, но почувствуем.
— Это как?
— Узнаешь.
Леон выпрямился. Помял натруженные плечи. Ему пришлось нести канистру с водой. От женщин толку было мало. Шли без нытья, и слава богу. Им на двоих достался полупустой рюкзак. Одежду разобрали, часть надев на себя, часть намотав на голову. Остались мужские походные мелочи и немного продуктов. Слишком мало, чтобы растянуть на путь до пещеры, в которой Леон оставил похищенное при налете. Поручив шести покойникам охранять клад.
— Леон, вы часом в кишлаке схрон не оборудовали? Пару автоматов, боеприпасы, провизию… Все как учили, а?
— А зачем я туда иду?
Улыбка у Леона вышла вымученная. Слипшиеся, в белом налете губы слушались плохо.
Прошли к распластавшимся на земле женщинам. Переглянулись. Не сговариваясь, подхватили их, поставив на ноги. Максимов — Карину, Леон — японку.
— Ты? — пролепетала Карина.
Тюрбан из зеленой майки у Карины съехал набок. Лицо заветрилось, отчетливо проступили скулы. Взгляд был мутный, как у плохо спавшего человека.
— Все в порядке, галчонок. Живем дальше.
Юко резко втягивала воздух сквозь сжатые зубы, зябко передергивая плечами. О специфической реакции японцев на зной Максимов только слышал, а видеть еще не доводилось.
— Как самочувствие, Юко?
— Нормально. Голова только кружится. — Она попыталась улыбнуться. — Жарко.
— Ничего, скоро солнце зайдет. Вот тогда постучим зубами по-настоящему.
Максимов взвалил канистру на плечо.
Кишлак оказался нагромождением камней в плоской ложбине между двумя крутыми откосами. Лишь подойдя ближе, они разглядели полуразвалившиеся постройки.
— Явно не Рио-де-Жанейро, — пришло на память Максимову.
На широкой тропе, что можно было назвать центральной улицей, стояли три почерневших остова «камазов».
Максимов покосился на Леона. Тот кивнул.
Место для засады было идеальным. Втянувшись в кишлак, колонна попадала под кинжальный перекрестный огонь.
Максимов поворошил песок и сразу же раскопал гильзу от «АК», с нее еще не успела облупиться зеленая краска.
— Похоже, не врал, — пробормотал Максимов.
— Ночью, не дай бог, еще раз убедишься, — пообещал Леон.
Для ночлега выбрали наиболее сохранившуюся лачугу, у которой кроме стен сохранилось некое подобие крыши.
Леон ушел в соседние руины. Через полчаса вернулся, весь запорошенный пылью, неся на плечах по ящику.
Бросил посредине комнаты. Тяжело дыша сел рядом.
Максимов уже успел сложить некое подобие очага и подобрать несколько вековой давности лепешек кизяка. Другого горючего материала не нашлось. Стропила трогать не решился. Даже на вид они казались спекшейся трухой: тронешь пальцем, рухнут на голову.
Леон постучал каблуком по крышке ящика.
— Там должен быть сухой спирт. Какая-то провизия. В другом — оружие.
Максимов понял, что заботиться об ужине предстоит ему. Леон, всю дорогу несший канистру, имел право на отдых.
— Отдыхай. До полуночи — моя вахта.
Леон переполз в угол, поворочался на глинобитном, растрескавшемся полу, накрыл лицо согнутой в локте рукой и затих. Правая рука прижимала к животу «Аграм».
Ночь пришла быстро, едва солнце закатилось за горизонт. И вместе с темнотой южной ночи пришло неведомое горожанину чувство полного, тотального одиночества. Казалось, что во всей Вселенной остались только они одни. И тем ценнее тепло прижавшегося к тебе тела. Только в тебе и в нем еще стучат сердца. А кругом, на четыре стороны света и вверх до самых звезд — ни души.
. — Никогда не думала, что китайская лапша может быть такой вкусной, — прошептала Карина. — Знаешь, я сейчас вспомнила, сколько раз валялась в ванне. А теперь, поставь ее сюда, я бы всю по глоточку выпила.
— Спи, галчонок. — Максимов потрепал ее по голове. Карина на час с небольшим забылась тяжелым сном. Потом разогрелась, прижавшись к груди Максимова, тело расслабилось и, показалось, стало тяжелее.
Максимов лежал на жестком полу, положив руку под голову. Смотрел на звезды, бриллиантиками поблескивающие в прорехах крыши. По их неспешному движению отсчитывал время. По его расчетам получалось, что в том мире, где есть часы, сейчас полночь. По левой половине небесного свода медленно ползло серебристое свечение — луна вышла из-за гор.
— Не хочется спать.
Карина заворочалась, устраиваясь поудобнее.
— Спи, галчонок. На рассвете пойдем дальше.
— Куда?
— Еще спроси, зачем?
— Глупый вопрос. Не все равно, зачем?
— Мудреешь на глазах.
Карина потерлась подбородком о его грудь.
— Макс, тебе не страшно? — шепотом спросила Карина.
— Нет.
— А меня гнетет что-то изнутри. Аж вздохнуть больно.
— Это от усталости.
Самого его тоже не покидало чувство тревоги. С каждой минутой оно становилось все сильнее. Карина выразилась точно: гнет на сердце был такой, что не продохнуть.
Он не мог увидеть движения в темноте, лежал головой к дверному проему. Но встрепенулся, почувствовав движение кожей.
— Ну-ка, брысь, — прошептал он, отстраняя от себя Карину
Обратил внимание, что храп в углу, где лежал Леон, сразу же затих. Рядом с Леоном была Юко. Девушка поскромничала для виду, но потом пришлось прижаться к горячему телу француза, от холода и солнечного ожога, как и обещал Максимов, зуб не попадал на зуб.
Максимов приподнялся на локте и сквозь пробоину в стене посмотрел на залитую лунным светом тропу между руинами. Показалось, что из темноты, сгустившейся под останками машин, на него устремлен чей-то недобрый взгляд.
По лунной дорожке мелькнула серая тень. За ней еще одна.
Максимов снял автомат с предохранителя. Вслед за его щелчком раздался такой же в углу у Леона.
— Это они, — отчетливо прошептал француз.
«Кто?» — хотел спросить Максимов, но вопрос застыл на губах.
Над кишлаком повис волчий вой. Сначала тянул один голос, потом песню подхватило несколько. Через минуту выли десятки глоток со всех сторон.
— Не стреляй! — предупредил Леон. — Только прикладом и ножом.
Максимов втиснул в дрожащую ладонь Карины автомат, один из тех трех, что в разобранном виде нашел в ящике.
В проломе пропал лунный свет. Максимов оглянулся. Ему глаза в глаза смотрел волк.
— Твою богодушу…
Приклад клюнул в пустоту, морда волка пропала на секунду раньше.
И сразу же призывный вой огласил округу Вожак приглашал стаю к столу.
Максимов метнулся к дверному проему Успел к куче камней, наваленной на пороге, раньше, чем через нее перепрыгнул волк. С размаху встретил его влет, как теннисист подачу Раздался треск костей, и волк кубарем свалился за импровизированную баррикаду. За кучей раздался отчаянный визг, урчание и клацанье челюстей. Пахнуло свежей кровью. Раздразнив себя ошметками сородича и запахом крови, стая обезумела.
Со всех четырех сторон послышалось царапанье когтей. Волки, поскуливая от нетерпения, рыли подкопы.
— Карина! — крикнул Максимов, увидев, что в проломе опять пропал свет.
Карина замахнулась на волчью морду, но зверь, вместо того, чтобы отпрянуть назад, рванулся вперед, изворачиваясь всем телом, наполовину просунулся в пролом.
— Дура, бей!!
Карина стукнула прикладом. Волк взвыл от боли и еще яростнее стал дергаться, втискиваясь в щель. Карина замолотила изо всех сил. Звук шел, будто бьют по горшку. Что-то отчетливо хрустнуло. Волк обмяк и сломался пополам. Передние лапы обвисли, почти касаясь земли. Тело его вдруг задергалось, рывками стало втягиваться назад, в пролом. За стеной послышались визги, урчание и клацанье зубов. Еще не вытащив до конца погибшего, стая рвала на куски его труп.
«Какие-то неправильные волки», — подумал Максимов.
Отвлекшись, едва успел среагировать на атаку. Еще один волк рискнул перепрыгнуть через баррикаду. Первым ударом, как косой, Максимов перебил ему передние лапы. Вторым раскроил череп. Лицо забрызгало липкой и горячей слизью.
