Андрей Молчанов - Нити
Предвидел ли это Сталин, знавший Кавказ в сотни раз лучше, чем все его окружение и советники? И потому, не столько за сотрудничество с немецкими нацистами, лукаво обещавшими Чечне независимость, сколько предчувствуя перспективу смуты, рассеял неукротимый народ в чужедальних просторах, с беспредельной жестокостью погубив тысячи и тысячи жизней? И что этим выиграл? Передышку на время.
А сегодняшняя патовая внутриполитическая ситуация зародилась в начале девяностых, когда закрутились широкомасштабные чеченские банковские аферы, когда эмиссары Грозного разъехались на Запад и на Восток, зондируя каналы переправки оружия и наркотиков, отмывки черного нала.
Где только не мелькали эти тайные посланники! И в Колумбии, и в США, и в Европе, и в арабском мире… С представителями каких только мафий и секретных служб не встречались, ведя заинтересованные беседы и обкатывая нащупанные контрабандные пути-дорожки!
Не дремала и разведка, чутко отслеживающая передвижения лощеных горцев в иностранных далях. Но донесения резидентов в итоге ложились на правительственные столы тех псевдо-либералов, кто впоследствии будет с брезгливым презрением осмеян одураченным ими народом. Но и смех будет запоздало горький, ибо вскоре российского короля на шахматной доске политического игрища, загонит в угол черная чеченская пешечка. И — встанет он лоб в лоб к ней в безысходно-тупиковом противостоянии.
Да, пат.
Обо всем этом Пакуро говорил за ужином со встретившими его сотрудниками местного УБОП, один из которых был дагестанцем, а второй — чеченцем. Собственно, не столько говорили, сколько задавались опять-таки безответными вопросами. Однако одно было предельно и обреченно ясно: субъект Российской федерации Чечня жила по собственным законам, являлась крайне опасной и агрессивной территорией, чья бесспорная самостоятельность определялась хотя бы тем простеньким фактом, что, сунься сейчас майор Пакуро хотя бы и с ротой спецназа на поиски Советника в любую сторону окрестностей города Грозного, то вскоре, не исключено, количество заложников в мятежном непризнанном государстве несколько бы пополнилось…
А там, глядишь, приехал бы в город Грозный Боря Гуменюк, пошел бы на центральный рынок, где вывешены фотографии имеющихся в наличии пленников, ткнул бы в необходимую, и уже через пару минут толковал бы с компетентным посредником, обсуждая размеры суммы выкупа за верного друга…
Не просто правдоподобная, а жизненная версия!
От общей темы чеченского сепаратизма перешли к обсуждению ее конкретной частности, касающейся освобождения Советника.
Собеседники, досконально знакомые с местной спецификой похищений людей и технологиями их вызволения, квалифицировали вариант, предложенный Мусой, как авантюру, причем — теоретического свойства, весьма далекую от реалий практики.
Брат-охранник, соглашались они, конечно же, значимая фигура, однако, пади на него подозрение в измене, а оно падет неотвратимо, он превратится в смертельного врага могущественной и кровожадной группировки. Не слишком ли высокая цена за устройство его родственника в столице? Кроме того, каким образом этот самый брат полагает переправить своего подопечного через границу, оторвавшись от неизбежного аврального преследования?
— Что-то тут… не то! — качал в сомнении головой дагестанец.
— А вдруг, какая-то акция против тебя за этой легендой таится? — выдвигал предположение чеченец. — А Муса этот — подкидной дурак? Наживка?
Пакуро оставалось лишь пожимать плечами, повторяя неопределенное “Посмотрим…”
Утром из Москвы позвонил Муса. Отрывисто, словно приказывая, произнес:
— Идешь от гостиницы прямо, потом перекресток, за перекрестком — закусочная. Стой у входа. Подойдет брат. Он в кожаной куртке, синем свитере, все зубы — золотые.
— Когда идти?
— Прямо сейчас.
Положив трубку, Пакуро оглядел сидевших в номере сотрудников — московских и местных. Сказал:
— Вроде, началось… Встреча у закусочной. Надо идти от гостиницы прямо, а за перекрестком…
— Есть там закусочная, — подтвердил местный опер, вытаскивая из кармана рацию. — Я пошел на рекогносцировку ландшафта, народ сейчас выставится на позиции, а вы — подтягиваетесь… Кстати, — вытащил из сумки, стоящей в ногах, бронежилет, протянул его Пакуро. — Одень под курточку, неровён час…
Окружающие майора люди угрюмо и согласно кивнули, молчаливо подтверждая справедливость такой рекомендации.
Возле закусочной Пакуро прошатался около двух часов, однако никакой золотозубый человек в кожаной куртке к нему не подошел.
Пришлось возвращаться в гостиницу, снимать с себя тяжеленную спецодежку, а затем, в компании коллег, отправляться на обед в кафе.
Из кафе заехали в УБОП, провели короткое совещание с местным начальством, и вновь возвратились в гостиницу.
Едва Пакуро открыл дверь номера, раздался телефонный звонок.
— Извини, сорвалось, — раздался в трубке голос Мусы.
— Что сорвалось?! — раздраженно спросил Пакуро. — Чего ты мне мозги морочишь?!
— Ты не кричи, — злым голосом урезонил его Муса. — Все знаю: пошел ты к закусочной, был в куртке-“аляске”; два часа там торчал, потом в гостиницу отправился, а после на джипе в кафе вы поехали… Так?
— Ну… — сбавил обороты Пакуро.
— А потом в УБОП час сидели… Так? Я ведь не ясновидец, правильно? Люди звонили, есть проблема… Салман — шеф моего брата, “хвост” за ним направил, чего-то унюхал… Такое вот дело. А ты — горячишься…
— И что теперь?
— Жди завтра моего звонка. От девяти до десяти часов утра.
— Ладно…
На следующий день история в точности повторилась. Встреча, правда, была назначена в холмистой местности, у городской смрадной помойки, но, как и в прошлый раз, Пакуро, одуревший от воздуха, густо напоенного специфическими ароматами, вернулся ни с чем.
Вечером вновь позвонил Муса, сообщив, что происки Салмана — реально, как подтвердили Пакуро в УБОП, существующего полевого командира, — увы, продолжаются, и рандеву придется перенести на неделю.
Праздно околачиваться неделю во Владикавказе майор себе позволить не мог. Сказал Мусе:
— Дашь брату номер телефона. С ним встретятся мои местные друзья. Гарантии по его безопасности — железные. К тому же, никакой разницы, кто именно с ним встретится, нет.
— Но… — протянул Муса, однако Пакуро безапелляционно отрезал:
— До встречи. — И — положил трубку.
Улетал он, впрочем, не с пустыми руками и — весьма обескураженный. Кавказские коллеги из УБОП и ФСБ предоставили ему некоторые материалы, касающиеся личности Мусы.
Во время войны тот, оказывается, вовсе не отсиживался в овощехранилище, а пребывал в должности коменданта села, переходящего то и дело из рук повстанцев под попечение федеральных войск.
Сообразно присутствию того или иного вооруженного контингента, Муса прилежно вывешивал то зеленый флаг свободной Ичкерии, то — масоно-российский триколор.
Внезапно обретенной властью Муса упивался, как водозаборный насос.
Вершил суд, вынося суровейшие вердикты.
Когда же постановлением революционного руководства села было решено казнить за кражу барана одного из пришлых городских жителей, он, взяв на себя роль главнокомандующего расстрелом, отправился вместе с двумя соратниками на окраину села, конвоируя приговоренного к высшей мере социальной защиты баранокрада.
По дороге члены зондер-команды переругались то ли из-за бытовых пустяков, то ли из-за вопроса, кто и в чем главнее, однако так или иначе, словесная перепалка перешла в перепалку огнестрельную, благодаря чему комендант села, а ныне — соискатель звания студента-юриспрудента, получил пулю в ногу, ставшую причиной последующей хромоты.
Смертник-баранокрад, воспользовавшись вспыхнувшим среди палачей конфликтом, сумел бежать, выставив всю троицу на посмешище.
После излечения Муса вновь вернулся в село, однако должность коменданта в связи с окончанием войны была упразднена, подходящего занятия он для себя не нашел и — подался в Грозный, откуда невыясненными до конца путями попал в Пакистан, пройдя обучение в диверсионно-разведывательной школе.
“Вот откуда у него профессионализм формулировок, столь нас с Борей настороживший…” — подумал Пакуро, одновременно отдавая должное контрразведчикам и их доблестной агентуре, чья ценность сейчас, на территории горной вольницы, куда чужакам заказан любой доступ, была воистину неоценимой, как, впрочем, и риск тайной работы.
Брат же Мусы, как следовало из справки, действительно был бандитом, но, судя по сведениям из надежного источника, погиб в самом начале войны.
Информация — это оружие. И теперь, вооруженный, Пакуро, возвращаясь в Москву, с невольной мстительностью сознавал, что условия навязанной ему Мусой игры — пускай еще неясной по сути, тем не менее, непоправимо поменялись. Причем — не в пользу инициатора. Точнее, “инициативника”. Чья нынешняя характеристика уже предполагала определение “провокатор”. Действующий, очень возможно, по наущению спецслужбы. И вот же — смех! — чеченской спецслужбы, формально должной подчиняться Лубянке, а в действительности — глубоко ей враждебной… Да, казус, поскольку занимайся этот Муса в Москве хоть шпионажем, хоть провокациями, перед законом он чист… Ибо юридически дело можно квалифицировать, как внутренние интриги отечественных секретных ведомств…
