Сергей Гайдуков - Школа суперменов
Мезенцев помнил об этом. Неслучайно, пробежав мимо сидящей на топчане Инги, он почувствовал словно небольшое жжение между лопаток. Тело реагировало на Ингу как на источник опасности. Это была верная реакция.
— Инга, — сказал Мезенцев. — Ты веришь в случайные совпадения?
— Извините? — Густой акцент, деланое удивление и неспешный поворот головы.
— Я не верю, — Мезенцев ударил ногой в край топчана, тот вздрогнул, и дамская сумочка, вместо того, чтобы оказаться в руке Инги, полетела в песок.
— Что это значит? — Она продолжала прикидываться, но попыток поднять сумочку не предпринимала.
— Это значит, что, если ты не скажешь мне правду, я тебя убью.
— Что?!
— И его тоже, — добавил Мезенцев, имея в виду вышедшего из кабинки для переодевания парня лет двадцати пяти. Увидев Мезенцева рядом с Ингой, тот напрягся и замер, потом дернулся было назад, но Мезенцев похлопал себя по карману спортивных шорт, и парень перестал дергаться.
— У вас же там ничего нет, — уже без акцента проговорила Инга, досадливо морщась. — У вас в штанах ничего нет.
— Это слишком деликатный вопрос, чтобы обсуждать его на людях, — усмехнулся Мезенцев, будто бы все у него находилось под контролем, будто он был во всем уверен.
Но это было не так, и Мезенцев волновался. Это было какое-то странное волнение: словно Мезенцев встречался со старой любовницей, с которой расстался не лучшим образом, но тем не менее продолжал вспоминать все эти годы...
И еще странная вещь — когда Мезенцев подошел вплотную, то вдруг понял, что очень хочет увидеть ее зубы.
Глава 5
Чистый страх
1
Сутки спустя после общения с Дюком в Комнате с окном Алексей Белов был уже далеко от Москвы.
— Выходим, — сказал ему Бондарев.
Алексей подхватил сумку и вышел из купе в коридор. За окном было пасмурно, и в данном случае картина совпадала с реальностью: выбравшись из вагона, Алексей получил настоящий моросящий дождь, не менее настоящие втоптанные в грязь рыжие листья и реалистичный холодный ветер.
К этой тоскливой обстановке внезапно добавилось нечто совсем уж дикое.
Алексей услышал за спиной металлический скрежет, потом удар, потом нечеловеческий рев, снова скрежет, снова удар...
Он сначала отпрыгнул, а уже потом обернулся.
— Ну надо же, — сказал Бондарев. — Как мило...
На долю последних вагонов, где ехали Бондарев и Белов, не хватило пассажирской платформы, люди спрыгивали прямо на землю, а в десяти метрах начиналась огороженная высокой металлической сеткой автостоянка. Сейчас в эту сетку бились мордами, лаяли и рычали абсолютно зверского вида псы, встревоженные таким количеством людей вблизи своих владений.
— Это, должно быть, переводится как «Добро пожаловать, дорогие гости!», — предположил Бондарев. — Пошли отсюда, пока они не перегрызли решетку. Эти морды на все способны...
Они вышли к платформе, а потом через здание вокзала выбрались на площадь, где мокли под дождем машины, автобусы и несколько рекламных щитов. Алексей задрал голову, изучил небо, но просветов не обнаружил.
— Это надолго, — сказан он.
— Естественно, — ответил Бондарев. — Когда информации по человеку с гулькин нос, да и этой информации сто лет в обед... Черт, да тут можно надолго застрять. Недели на две.
— Я про дождь.
— А я не про дождь, я про наше задание.
— Кстати, про задание...
— Ну, — Бондарев подозрительно посмотрел на напарника.
— Если я правильно понял, нам нужно просто найти человека.
— Или его самого, или информацию о нем. Или могильный холмик. С девяносто второго года тут все, что угодно, могло случиться.
— Это же не очень сложное задание... Просто времени много уйдет, а вообще...
— В чем твой вопрос?
— Зачем Директор послал сюда сразу двоих?
— Потому что для одного меня это слишком просто, для одного тебя слишком сложно. Вот он и выбрал компромиссный вариант.
— А не потому, что есть какие-то обстоятельства, делающие задание сложным или... опасным?
— Дождя и злых собак тебе мало?
Бондарев наконец привлек внимание одного из таксистов, и тот подогнал машину к выходу из вокзала.
— Хотел бы я сам знать про такие обстоятельства, — пробормотал Бондарев. — Но, как подсказывает мне опыт, эти чертовы обстоятельства всегда выскакивают неожиданно, без заблаговременного оповещения.
2
То, что рассказал Бондареву Черный Малик, потом было пересказано Директору, а Директор пересказал это людям на Чердаке, а те, возможно, поделились информацией с кем-то еще... Этот рассказ, наверное, был зафиксирован на бумаге или набит в компьютерный файл, иначе говоря, он продолжил свое движение.
Но с каждым таким пересказом, с каждой очередной фиксацией эта история теряла свой запах и колорит, теряла эмоции и какие-то детали. Она превратилась просто в набор фактов. Очень небольшой набор неподтвержденных фактов. И теперь, после проведенной стерилизации, в ней не было ничего особо страшного или отвратительного.
Однако в голове Бондарева эта история осталась в изначальном виде — в виде неторопливых слов усталого чеченца, потерявшего интерес к окружающему миру. Бондарев мог снова и снова прокручивать этот монолог как запись на видеокассете, но не мог никуда ее скопировать в полном объеме — что-то неизбежно пропадало, пропадали детали, настроение и что-то еще, что-то очень важное... Сам же Бондарев мог повторно смотреть рассказ Черного Малика сколько угодно.
Он мог испытывать это нашествие темных эмоций сколько ему вздумается.
Он мог пропускать через себя когда-то совершенное и потому неисправимое зло сколько ему вздумается.
Это происходило нечасто. Но это случалось.
— Что тебе надо? — равнодушно сказан Малик, и Бондарев подумал, что у него не просто усталые глаза, у него больные глаза. Впрочем, на определенной стадии усталость становится болезнью.
— Расскажи мне о Химике.
Малик изменился в лице.
— Расскажи, как вы встретились в девяносто втором году.
Малик хотел что-то сказать, но поморщился, как от физической боли. Бондарев смотрел на него и не верил своим глазам — легендарный полевой командир, который воевал с федеральными войсками десять лет кряду, который похищал людей и устраивал диверсии, убивал, убивал и снова убивал... Вот он сидит напротив Бондарева, и хотя руки его лежат на автомате, еще теплом автомате, но Черный Малик совершенно непохож на свирепого непримиримого воина. Он похож на усталого и больного мужчину сорока с чем-то лет, которому сейчас напомнили не самый красивый эпизод его жизни. И оттого мужчина еще больше устал и еще больше разочаровался в себе. В себе и в окружающем мире.
— Расскажи, что он тебе поручил. И как ты справился с этим поручением.
Малик посмотрел на часы. Потом на Бондарева. Провел пальцем по непривычно гладкому подбородку и медленно проговорил:
— Наверное, мне надо это рассказать. Легче мне будет уходить. Я однажды уже рассказывал эту историю, но я рассказал ее Крестинскому, а это то же самое, что исповедаться дьяволу.
Малик замолчал и задумался. Нехорошая усмешка на миг исказила его лицо, но потом исчезла. Малик что-то вспомнил, но потом решил, что сейчас любые воспоминания лишены значения. Все это было и навсегда ушло.
— Он вытягивает из людей их преступления, чтобы потом пустить в дело, — продолжил Малик. — Теперь я расскажу тебе... Чтобы вытащить из себя эту гадость. Я слышал, когда рассказываешь вслух о чем-то плохом, часть этого плохого покидает тебя. Но только часть. Только часть...
3
Это началось еще в декабре девяносто первого года. Малик тогда не был Черным Маликом, он был вообще никаким, в том смысле, что большой известности не имел даже в мире уголовном, где в то время крутился.
Но Малик хотел все изменить, тем более что времена были подходящие — и в Грозном, и в Москве события закручивались так, что энергичному молодому парню, способному сделать грязную работу, можно было подняться быстро и высоко. Малик хотел подняться.
Для этого нужен был человек наверху, который бы протянул Малику руку и помог взобраться выше. Малик знал такого человека — это был его дальний родственник, который еще в советское время обосновался в Москве, вел там большие коммерческие дела, но и связей с родиной не терял. Малик называл его «дядя», хотя это и было многократным преувеличением их родственной близости.
«Дядя» позвал Малика перед Новым годом, расцеловал, расспросил про родственников, а потом перешел к делу:
— Есть человек, — сказал «дядя», поправляя лацканы нового красного пиджака. — Я ему очень сильно обязан. Очень важный человек. Ему нужен парень, чтобы сделать одну тонкую работу.
Сказав это, «дядя» испытующе посмотрел на Малика, и тот немедленно ответил, что готов исполнить все, что понадобится. Про себя Малик думал о другом — если это действительно важный человек, важнее «дяди», тогда имеет смысл проситься к нему на постоянную работу. Поскольку «дядя» считал, что родственные связи подразумевают бесплатный труд младшего родственника в интересах старшего.