Сергей Зверев - Пылающая межа
– В конфликт ни в коем случае не вмешиваться, – говорил он, – это важно запомнить, как дважды два.
– А если… – начал кто-то.
– Никаких если! – решительно заявил Огольцов. – В случае эскалации конфликта сообщать в миротворческий штаб и попытаться примирить оппонентов любыми средствами до появления основных сил.
– Это понятно, но ведь всякое может случиться… – Сержант Щетинкин упорно пытался предусмотреть все возможные варианты.
– Мы сюда для того и прибыли, чтобы ничего такого не случалось, – отрезал офицер.
– Товарищ капитан, а вот «Агдам» – это вроде вино такое было, да? – поинтересовался Онищенко, переведя разговор на другие рельсы. – Его что, по соседству изготавливали?
– Совершенно верно, – усмехнулся Огольцов, – в советские времена город Агдам входил в состав Азербайджана. Отсюда и название вина азербайджанского (тогда) производства портвейнового типа. В семидесятых-восьмидесятых было широко распространено, но я бы вам его не порекомендовал и тогда. Отличалось оно настолько чудовищной сивушностью, что его пили только люди уж совсем отчаявшиеся. Ну а теперь, как видите, Агдам контролируется армянами.
– Вопросов нет, – кивнул Онищенко.
Далее предстояло заняться уже непосредственно хозяйственными вопросами. Перед тем как приступить к контролю приграничных территорий, десантникам предстояло навести порядок на своей теперешней базе. Каждому бойцу офицерами была определена соответствующая задача, и работы по приведению казармы в божеский вид начались.
– Да-а, ребята, поработать нам тут придется немало, – вздохнул Локис.
Казарма, отведенная десантникам, выглядела и правда далеко не лучшим образом. Нет, крыша над головой имелась, стекла – тоже, но вот запустение здесь было еще то.
– Ничего, – заключил старлей, – не будем рассиживаться.
Работа закипела. Один отправился за краской, второй – за метлой и прочими соответствующими такому случаю причиндалами. Захламленное помещение постепенно освобождалось от всего лишнего, от мусора, грязи и пыли.
– Не спи, ребята! – покрикивал Локис. – Надо показать, что у российских десантников все на уровне.
– Сам быстрее шевелись! – в такт ему отвечали остальные.
Обосновались миротворцы в заброшенных казармах советской еще армии. Рядом находились необходимые для выполнения задач топливозаправщик и импровизированная вертолетная площадка.
В перерыве Баринов немного рассказал о своем опыте миротворца.
– …несколько человек из нас должны были отправиться в Европу для ознакомления с системой подготовки и методами работы немецких спецподразделений, – говорил он, затягиваясь сигаретой. – Что сам попаду в состав этой делегации, я даже и не предполагал.
– И как оно все началось? – Любопытному Онищенко всегда было интересно узнать что-то новое.
– Да на первом этапе довольно спокойно. С началом второй недели приступили непосредственно к проведению занятий. Нас увезли в другой город, учебный центр. Там кроме дневных и ночных занятий тоже проводилось тестирование.
– Это как, товарищ старший лейтенант?
– Вот уже на этих тестах немцы смотрели, что мы из себя представляем – как профессионалы. Ну, например, поднимают среди ночи, грузят в фургон с зашторенными окнами, куда-то везут в полной темноте довольно продолжительное время. Высаживают по двое около какого-то непонятного здания, подводят к лазу, внутрь которого уходит веревка. Дают команду: «Вперед!» И надо, держась за эту «нить Ариадны», двигаться. Рассмотреть там что-либо невозможно, тьма – хоть глаз выколи. Где в полный рост перемещаешься, где согнувшись, а где и ползком. Да… Пространство вокруг то расширяется, то сужается так, что с трудом протискиваешься. И сколько двигаться – тоже неизвестно.
К ним подошел Щетинкин, присел рядом и слушал разговор.
– Когда появлялись с другой стороны лаза, опять сажали в фургон, увозили километров за двадцать, высаживали, давали карту с маршрутом, по которому следовало пройти через лес и преодолеть вброд водную преграду, – вспоминал Баринов. – Какое-то болото. Брод у них там фонариками обозначался.
– А зачем? – поинтересовался Зубов.
– Все просто – чтобы никто случайно не утонул. Кроме этого проводились тестовые занятия по физической подготовке. Причем они были совмещены с огневой. Запускали на многокилометровый марш-бросок, который сопровождался различными вводными: отжимания, переползания, кувырки, друг друга на спине таскали, друг через друга прыгали.
– Как у нас, значит? – понимающе кивнул Онищенко.
– Что-то общее есть, но по-своему, – пояснял Баринов. – Бежали мы без оружия, но после кросса сразу выходили на огневой рубеж и стреляли из пистолета. Немцы объясняли, что это самая лучшая проверка истинных навыков стрельбы: как отстреляешься на фоне физической усталости, так оно и есть на самом деле.
– Оно и понятно… А много стреляли, товарищ старший лейтенант?
– Да, хватало. Два раза в неделю «чистые» стрелковые занятия в тире и на стрельбище, где стреляли из всего – револьверов, пистолетов, автоматического оружия, снайперских винтовок.
– А по оружию?
– В целом оружие у них неплохое. Пистолеты выше всяких похвал, особенно «беретта». «Глок» неплох, револьверы некоторые. Снайперская винтовка «F-1», из которой мы стреляли, дает хорошую кучность, проста в устройстве и обращении. А вот автоматы их подводят. Вышли выполнять упражнение из «Аука». Двое отстрелялись – и автомат заклинило, – кашлянул Баринов. – Принесли другой – он осечки часто дает. В общем, если говорить об автоматах, то лучше нашего «калаша» в мире до сих пор ничего не придумано.
– Это точно! – с энтузиазмом поддержал его Каширин. – С акаэмом ничего не сравнится.
Поговорили и о «международных» различиях, увиденных Бариновым.
– И с немецким, и с американским спецназом я сталкивался, когда служил в Косове, – сказал старлей. – Интересные люди – очень неплохо подготовлены в определенных вопросах. Просто у нас с ними абсолютно разная психология и система работы. Вот вам характерный пример, опять же из Косова. На минном поле взорвался американский «Хаммер». В нем находился экипаж – два солдата. Один из них выбрался и прибежал к нам, на блокпост. Три наших офицера прыгнули в БТР и примчались на помощь. Перевернули машину и увидели внутри умирающего бойца с разбитой головой. Спасти его, увы, не удалось. В итоге того парня, что оставил друга, американское правительство все равно наградило.
– Ни хрена себе! – изумились десантники. – Это за что же?!
– Да вот так. Потому что там солдат – достояние нации. И, спасая свою жизнь, он спасал достояние нации. В России психология, сами знаете: погибай, но товарища выручай. И не важно, что там минное поле. Поэтому тот, кто бросил сослуживца, в лучшем случае получил бы удар в челюсть. Опять повторюсь: у нас разная система работы. В американском спецназе, пока не произойдет аэрофотосъемка местности, пока не пройдут самолеты и не пролетят вертолеты, солдат никогда не пойдет выполнять задачу: он действует при обеспечении максимальной поддержки. У нас же наоборот – человек учится выживать и работать в любых условиях и обстоятельствах. Ладно, поговорили, – взглянул на часы Баринов, – пора и за работу.
Бойцы разбрелись по рабочим местам.
* * *В перерыве между хозяйственными работами под контролем капитана Огольцова несколько десантников «прошвырнулись по окрестностям». Нужно было прикупить кое-чего, да и вообще ознакомиться с районом своих действий. Миротворцы, в соответствии со своим статусом, пересекали разделительную линию, побывали на обеих сторонах.
Агдам впечатлил миротворцев больше всего.
– Печальное зрелище, – обозревая следы войны, сказал Левченко, – такое ощущение, что в городе взорвалась атомная бомба. Еще одна Хиросима или это… как его…
– Нагасаки, – подсказал кто-то.
– А мне напоминает Сталинград времен Великой Отечественной, – заключил, оглядываясь, Локис, – вот точно на кадрах военной хроники.
– Оно и понятно, особенно если учитывать то, какими средствами велись военные действия, – развел руками Огольцов. – Здесь с обеих сторон использовалась тяжелая артиллерия, САУ, танки и установки «Град». То же самое можно сказать и про Физули, Шушу, Ходжалы и сотни других населенных пунктов.
– Серьезно выясняли отношения братские народы, – пошутил Локис, – с размахом.
Единственным более-менее уцелевшим зданием центра была мечеть с примыкающим к нему кладбищем. Некогда цветущий, красивый город превратился в руины в полном смысле этого слова.
– Жизнь переместилась на окраины, – прокомментировал Огольцов, – вот там уже все восстановлено. Ну, вы уже сами видели. Во-первых, во время войны они и пострадали меньше, а во-вторых, люди здесь жили и потом, в отличие от центра.
