Дмитрий Красько - Охота на охотников
За эти три дня я узнал об Иванце много. Гораздо больше, чем знал, работая таксистом и коротая время на привокзальной площади в компании таких же, как и я, таксистов. Которые, между прочим, всё, всегда и про всех знают.
Короче, в плане информации трое суток оказались очень продуктивными. Только вот информация эта ничего не давала. В том смысле, что я так и не смог понять, почему Иванец решил сделать меня козлом отпущения.
6
Три дня, проведенные в изоляторе временного содержания, в конечном счете оказались совсем ненапряжными. С моей легкой руки Тихон и другие сокамерники вовсю травили о том, что им удалось совершить и пережить в прошлом десятилетии, а озабоченный Фофан восторженно дрыгал ногами и писался кипятком.
Несколько раз меня вызывал Зуев и пытался уговорить покаяться. Но я ушел в глухую несознанку, потому что не дурак — каяться в том, чего не делал. Потому что (грешен!) даже в том, что делал, каяться не привык. Неблагодарное занятие, право слово. Зуев с каждым разом становился все сумрачнее, но я стоял на своем. Попытки запутать меня ни к чему не привели, да и не могли привести — просто потому, что путаться было не в чем. По этому поводу настроение следователя становилось совсем не в дугу, и я ничуть не удивился, когда, вызвав меня через три дня, чтобы отпустить на свободу с чистой совестью, он оказался совсем уж злым.
Бросил на стол черный целлофановый пакет, выбил пальцами яростную, но не поддающуюся идентификации барабанную дробь по столешнице, и сообщил:
— Твои вещи, Мешковский. Доволен?
— Чем доволен? — удивился я, вытаскивая поочередно из пакета галстук, ремень и шнурки и водворяя их на полагающееся по законам логики место. — Доволен, что трое суток в кутузке проторчал? Таки нет, не очень. Я бы лучше в бордель. Там тетки, там интереснее.
— Тем, что отмазался! — прорычал Зуев. — Только ты особо губу не раскатывай. Я с тебя теперь глаз не спущу. И все равно посажу. Прокурор пока санкции на арест не дает, но это пока. Я его уломаю. Вот нарою на тебя что-нибудь — и уломаю.
Я переложил бумажник в карман пиджака, аккуратно сложил опустевший пакет, подумал и тоже сунул в карман. Только брюк. Потом задумчиво посмотрел на товарища следователя и спросил:
— Слушай, Зуев, а чего ты на меня такой взъерошенный? Я ведь тебе соли на хвост не сыпал, жену у тебя не уводил. С чего ты решил ограбление на меня повесить?
— Потому что это ты наводчик! — с твердой уверенностью заявил он. — Мне такие случаи уже встречались. Схема всегда одна и та же. Устраиваются на работу, узнают время и маршрут, организуют ограбление. Только запомни, Мешковский: свою долю ты не получишь. Сейчас твои подельники, понятно, легли на дно. Но как только ты попытаешься с ними связаться, чтобы получить деньги, я повяжу и их, и тебя.
— Это у тебя ко мне безответная любовь? — уточнил я. — А ты не думал, к примеру, что на Ваню его бывшие пацаны напали? Которых он в девяносто седьмом на зону спровадил, а сам на воле остался?
— Думал, — усмехнулся Зуев. — Это ты хорошо просчитал — перевести на них стрелки. Только одного не учел — все они еще сидят. Кроме Кобы. Коба вышел условно-досрочно, так что он под нашим строгим надзором. И пока мы блюдем — не то, что нападение совершить, он пернуть без нашего разрешения стесняется.
— Ну да, — согласился я. — У меня в детстве корешок был, любил в бане за девками подглядывать. Тоже стеснялся, краснел жутко, но ведь подглядывал же. Блюдуны, елы-палы.
— Пошел вон, — спокойно сказал Зуев. — И начинай сушить сухари. Все равно я к тебе скоро с ордером приду.
Короче, спорить было бесполезно. Дяденька придумал себе удобную версию, и дяденька вовсю пытается обосновать ее. Хотя — убей, не пойму, чем она ему так приглянулась.
У двери я не выдержал и оглянулся. Последний аргумент настойчиво просился наружу. Ранее он не был озвучен по той простой причине, что и самому казался не особо веским — не говоря уж о Зуеве, который даже железобетонные версии отметал с легкостью бульдозера. Но в данном случае у меня выбора не оставалось. Пришлось использовать и этот вариант:
— Слышь, Зуев? А ничего, если я скажу, что ни сном, ни духом был, что Иванец бабки перевозить собирается?
— Совершенно ничего, — уже успевший погрузиться в какую-то писанину, он даже не поднял головы. — Тем более что Иванец утверждает обратное. Говорит, что накануне при тебе об этих деньгах разговор вел.
Я вздохнул и прикрыл дверь с той стороны. У меня было отчетливое понимание того, что меня подставляют, и не менее отчетливое непонимание — зачем это кому-то нужно. При любом раскладе возместить эти два с половиной миллиона баксов я не сумею, даже если индусы правы и мы живем по нескольку жизней. Опять же, если сяду в тюрьму, непонятно, кто от этого выиграет. По всему выходило, что выигрывать должен Иванец, но только в чем заключается выигрыш? Прибыли — ноль. Злобу на меня затаить тоже не мог — он был слишком известной фигурой среди привокзальной таксерской братии, и я бы запомнил, случись между нами какие-то недоразумения. Разве только месть за каких-то неведомых дружков, во времена оны угодивших под мою горячую руку? Но это тоже вряд ли — судя по тому, с какой легкостью он пустил по этапу свою бывшую команду, отношение Иванца к дружкам было цинично-прагматическим. О какой мести тут может идти речь?!
По дороге домой я чувствовал, что мозги закипают. Говоря откровенно, меня и так сложно назвать гением логических умопостроений, а когда в предлагаемых условиях задачи логика отсутствует, как составляющая, тут уж вообще — туши свет, бросай гранату.
Головной боли добавляло поведение Зуева. Его непреклонное желание затравить меня, а не сосредоточиться на поимке грабителей. На всякий случай я сбегал по тропинке, протоптанной думками об Иванце и вспомнил золотое детство и тех, с кем учился в школе — кого мог обидеть ненароком. Зуева среди них, кажется, не было. Я вообще в детстве доставлял головную боль в основном взрослым. Мелочь у малышни не отбирал, а что до дискотечных драк со сверстниками, то они вообще не в счет. Потому что, во-первых, происходили по пьяной лавочке, а во-вторых, сразу после дискотеки обычно лакировались пиво-водочными изделиями, так что на следующий день о них уже никто и не вспоминал. Ведь главное — это мир-дружба-шоколадка, а девок на всех хватит.
Короче, социальная теорема Ферма, которая сейчас была мне нужна, как хомячку — моржовый пенис. Ни погрызть, ни себе пересадку сделать.
Поднявшись в квартиру, я осмотрелся. Трехдневное отсутствие само по себе — ничто. У меня случались загулы и подольше. Но почему-то каждый раз, возвращаясь, я переступал через порог с опаской. Что ожидал увидеть внутри — не знаю. Возможно, на подсознательном уровне — мох на стенах и буйные заросли травы, пробивающиеся сквозь покоробившееся напольное покрытие. Ничего этого, понятно, не было, однако ожидание каждый раз упорно сопровождало мое возвращение.
Раздевшись в прихожей, я прошел в кухню. На столе стояло блюдце с двумя кусочками жареной колбасы, благополучно покрывшейся темно-зеленой плесенью. Не мох на стенах, но все же. Я довольно усмехнулся — наконец-то мои смутные тревоги во что-то воплотились. Выбросил колбасу в мусорное ведро, сполоснул блюдце и поставил кофейник на плиту.
Пусть смысл происходящего пока ускользал от меня, но жизнь продолжалась. А раз так, не мешало сообразить, что делать дальше. Плыть по течению, не зная русла, почему-то не улыбалось. Слишком — и неожиданно, прошу заметить — каверзной оказалась река, в которую меня угораздило влезть не далее, как в понедельник. Еще и недели не прошло!
Путем нехитрых мыслительных комбинаций всплыло воспоминание, что в Советском РОВД я имею (в хорошем смысле слова) знакомого то ли опера, то ли какого другого дознавателя — в ментовских самоопределениях как-то не силен. Главное, что знакомый работал в означенном РОВД уже чертову уйму лет, имел там и положение, и определенный вес, а значит, должен быть в курсе, кто и чем дышит. Сей товарищ был мне не друг и даже не приятел — просто пару раз наши пути плотно пересекались, и я составил о нем довольно неплохое впечатление. В том смысле, что как мент он был справедливым, дотошным и здравомыслящим. Хотя как человек — брюзга, пьяница и матерщинник. Первое — огромная редкость по нынешним временам. Второе — совсем не редкость, и от таких людей меня порой в буквальном смысле слова тошнило. В другом случае я бы десять раз подумал, прежде, чем выходить с ним на связь, но в данном — на его человеческие качества мне было плевать. Он был мне нужен в качестве кладезя информации.
Сняв с плиты закипевший кофейник, я заварил кофе и, оставив его на столе остывать, прошел к телефону. Пару раз попал не туда, — поскольку телефоном знакомого мента не пользовался уже довольно давно, а с памятью хреново, — но в конце концов услышал в трубке хмурый голос:
