Стивен Хантер - 47-й самурай

— У вас осталась эта коробка?

— Если осталась, она лежит где-то в подвале и надо ее искать.

— Мэм, если можно, я буду счастлив приехать и помочь вам.

— Знаете что, сержант, у меня сейчас особых забот не осталось, так что я могу и сама управиться. Оставьте мне номер своего телефона, и мы посмотрим, удастся ли что-нибудь найти.

И вот через три недели — Боб провел эти три недели в полном одиночестве, воюя с сорняками на своем участке, каждый день махая косой, срезая траву и кусты, — из Роанока, штат Виргиния, пришел по почте объемистый пакет.

Боб вскрыл его в тот же вечер.

О господи!

Первым делом он увидел фотографию, сделанную где-то в 56-м или 58-м году, на которой были сняты он сам, его мать в редкий для нее трезвый день и строгая тетя Агнес, сидящие втроем за столиком в летнем кафе. Сам Боб был тогда худым и долговязым и носил бейсболку, футболку и джинсы. На обороте выцветшими фиолетовыми чернилами была сделана подпись: «Боб Ли, Джун и Агнес, Литл-Рок, 5 июня 1958 года».

Эта фотография не принесла ничего, абсолютно ничего.

Далее последовали свидетельство о смерти матери, пожелтевшие страховые полисы, ее водительские права, банковская книжка со штампом «АННУЛИРОВАНО» на обложке, несколько рождественских открыток от соседей, чьи имена для Боба ничего не значили, некролог на смерть Джун из газеты, выходившей в Форт-Смите, маленькая брошь в виде распятия, которую, судя по всему, носила мать, еще несколько фотографий, преимущественно незнакомых людей, опять официальные документы и несколько писем, в основном нераспечатанных.

Всего писем было восемь. Судя по всему, они пришли в те три года, когда Агнес жила вместе с Бобом и Джун; одни были адресованы миссис Свэггер, другие — вдове сержанта Свэггера, третьи — просто Джун.

Боб распечатал их одно за другим. Бывший однополчанин Эрла выражал свои соболезнования и рассказывал о том, как Эрл спас ему жизнь на Гуадалканале. Школьная подруга Джун справлялась о ее здоровье и выражала свою благодарность. Администрация округа Гарланд прислала счет по уплате налогов (Боб вспомнил, что в 1984 году он наконец оплатил этот счет). Дочь полковника Уильяма О. Дарби, еще одного героя войны из Арканзаса, прославившегося во время высадки в Италии и погибшего во Франции, выражала свои соболезнования и предлагала моральную и даже материальную поддержку, если в том есть необходимость. «Ого, — подумал Боб, — вот и говори после этого о классе».

И наконец, нераспечатанное письмо со штемпелем почтового отделения Кенилуорта, штат Иллинойс, от 4 октября 1959 года, конверт из плотной бумаги кремового цвета с изящным тиснением, провозглашающим, что отправителем является Джон Г. Калпеппер, проживающий в доме 156 по Шеридан-роуд.

Аккуратно вскрыв конверт, Боб достал лист такой же плотной кремовой бумаги с фамилией и адресом Калпеппера, аккуратно отпечатанными вверху.

Уважаемая миссис Свэггер!

Я очень сожалею, что мое письмо опоздало. Лишь вчера я совершенно случайно узнал о том, что ваш муж трагически погиб четыре года назад. С самого конца войны я не поддерживал никаких отношений с морской пехотой. Однако, узнав об этом прискорбном происшествии, я счел необходимым выразить свои соболезнования. Эрл Свэггер был великим человеком, и он помог мне в тот день, когда я больше всего нуждался в помощи.

Я, молодой капитан морской пехоты, в силу обстоятельств был назначен командовать ротой «А» второго батальона 28-го полка морской пехоты во время сражения за Иводзиму. Сказать, что я не располагал достаточными знаниями и опытом для этой должности, было бы большим преуменьшением.

Решающий час настал в день «Д плюс два», как мы его называли, — через два дня после высадки. Моей роте было поручено взять штурмом прекрасно укрепленный рубеж обороны японских войск. Предоставленный самому себе, я погубил бы себя и, что гораздо важнее, своих людей, потому что, сказать по правде, я понятия не имел, что делать. Назначение в действующую армию я получил благодаря связям, потому что считал своим долгом воевать.

Так или иначе, из штаба полка в помощь мне был прикомандирован Эрл, первый сержант батальона. И он мне определенно помог!

Не сомневаюсь, вы читали наградной лист. Я горжусь тем, что написал его сам и приложил все силы к тому, чтобы он был одобрен. Лично я считаю это наивысшим достижением в своей — между нами — совершенно посредственной военной карьере. То, что совершил в тот день Эрл, несомненно, является одним из величайших подвигов в истории войн. Следя за его действиями со своего наблюдательного пункта внизу склона, я видел настоящего героя. Никто не сможет сказать, сколько японцев вели по Эрлу огонь, но он не колебался ни мгновения и в одиночку уничтожил опорный пункт. В тот день Эрл спас жизнь сотне наших солдат!

В любом случае, через несколько дней я получил ранение, положившее конец моим военным приключениям. Поскольку я не успел установить близкие отношения ни с кем из своих однополчан, то, попав в полевой госпиталь, я не оказался в центре внимания. В полном одиночестве, в отвратительном настроении я лежал в палатке, ожидая эвакуации. И тут меня навестил не кто иной, как легендарный первый сержант Свэггер! Я никогда не забуду этот день. В нашем батальоне на него смотрели как на бога, и вот он зашел ко мне.

Эрл сказал: «Ну, господин капитан, вижу, вас немного зацепило».

«Да, первый сержант, — ответил я. — Я отпрыгнул в сторону, а япошка, похоже, предвидел, что я поступлю именно так. Мое счастье, что он поторопился». (Ранение было в ногу.)

«Сэр, я хочу передать вам вот это. В тот день именно вы, командовали ротой, вы возглавляли штурм, а я лишь находился рядом. Так что это ваше. Быть может, это хоть немного улучшит ваше настроение».

С этими словами он протянул мне какой-то продолговатый предмет длиной около двух футов, завернутый в тряпку. Быстро развернув тряпку, я увидел японский меч, так называемый меч банзай, — с такими ходили в бой японские офицеры.

«Этот меч мне дали ваши ребята, когда я после боя возвращался в штаб, — продолжал Эрл. — Его нашли в доте. Забрали у убитого японского офицера, перед тем как сжечь все огнеметами. Тот тип попытался обрить меня этой штуковиной наголо. А я подумал, что вам, наверное, будет приятно его получить».

Должен вам сказать, что такие японские мечи считались очень ценными военными трофеями, а захваченные в бою — тем более. Я мог бы его продать, и действительно в последующие недели другие офицеры не раз хотели купить у меня этот меч, предлагая за него пятьсот долларов. Однако он был мне очень дорог.

Но на самом деле меч мне не принадлежит. Я его не заслужил. Меч заслужил Эрл, отдавший его мне только из чувства сострадания к молодым ребятам, которые на войне делали все, что было в их силах, хотя в моем случае это было совсем немного.

И вот я думаю: какое у меня право обладать этим мечом? Пожалуйста, разрешите переслать его обратно вам. Насколько я понимаю, у Эрла сын. Пусть меч достанется ему, хотя должен вас предупредить, что он очень острый и мой сын здорово им порезался. Однако меч будет лучшей памятью о том, что сделал Эрл в тот день. Пожалуйста, дайте знать, хотите ли вы, чтобы я прислал вам меч.

Джулия подбросила Боба до аэропорта Бойсе, названного в честь летчика, героя Второй мировой войны. Оттуда он долетел до Денвера, а затем совершил более длинный перелет до Чикаго, где приземлился в другом аэропорту, названном в честь еще одного героя Второй мировой войны, тоже летчика. Там его уже ждала заказанная машина.

— Я вернусь завтра вечером, — расставаясь с женой, сказал он, — В двадцать два пятнадцать. Хочешь, я возьму до дома такси? Я знаю, что у тебя будет тяжелый день.

— Нет-нет, я тебя встречу.

Джулия была необычайно красивой женщиной, хотя возраст уже коснулся ее золотисто-соломенных волос и отчасти глаз. В прошлом медсестра, сейчас она заведовала больницей в восточном пригороде Бойсе, любила свою работу и полностью отдавалась ей. На взгляд Боба, Джулия до сих пор оставалась самой прекрасной женщиной на свете. Она была матерью его единственного ребенка; она была женщиной, которая много лет назад взяла его под свою опеку и дала ему в жизни шанс, когда, казалось, весь мир был настроен его уничтожить. В их браке, долгом, немного потускневшем, пылкая страсть уступила место дружбе и взаимному уважению.

— Хорошо, я…

— Боб, а это не станет одной из твоих штучек?

Жена знала его настолько хорошо, что это пугало.

— Ну, не думаю.

— Я тебя знаю. По-настоящему счастлив ты был только тогда, когда вместе с Донни Фенном бродил по джунглям. Вы охотились на людей, а те, в свою очередь, охотились на вас.

Джулия хорошо знала Донни Фенна: она была замужем за ним до тех пор, пока он не погиб во Вьетнаме, спасая своего командира. Этим командиром был Боб.