Богдан Сушинский - Батарея

…И оба полковника сдержанно рассмеялись.

Когда в измаильском отделении сигуранцы, куда все еще сопровождавший ее обер-лейтенант Веденин обратился за помощью, стали гадать, каким способом – сухопутным или речным – лучше всего перебросить баронессу в Вилково, она охотно избрала бронекатер. Но, как только Валерия поднялась на предназначенное для этого суденышко, тут же попросила командира о том, о чем в свое время не решилась попросить бригадефюрера фон Гравса, пребывая на борту «Дакии», – хотя бы минут на двадцать высадить ее на мысе Сату-Ноу.

– Зачем? С какой стати? Что, какие воспоминания связывают вас, баронесса, с этим мысом? – подозрительно косился на нее командир катера лейтенант Попеску, выражая свой внутренний протест на первый взгляд спокойно заданными вопросами.

– Лично меня ничто не связывает ни с мысом Сату-Ноу, ни с этой рекой, ни с этим краем, – ответила баронесса, игриво помахав рукой направлявшемуся к трапу Веденину. Проводив Валерию на борт катера, он теперь сходил на берег, чтобы немедленно возвращаться в Бухарест. – Что касается мыса, то на твердь эту нога моя пока еще не ступала.

– Догадываюсь: хотите взглянуть на места, в которых держали плацдарм ваши «черные комиссары», – безошибочно определил командир суденышка, палуба и борта которого были искорежены отметинами осколков и пуль.

– Что вы имели в виду, когда говорили «ваши черные комиссары»?

– Насколько мне известно, вы из русских.

– Эта аристократка, – задержался на первой ступеньке обер-лейтенант, – более чистых кровей румынка, нежели вы… Попеску. – В его устах это «Попеску» прозвучало с таким презрением, с каким могло прозвучать только уничижительное «пошел вон!». – И для Великой Румынии эта разведчица и диверсантка сделала во стократ больше, чем вы способны предположить.

Перечить германскому офицеру, к тому же старшему по чину, командир не стал. Проникнувшись ответственностью момента, он не только направил свой бронекатер к правому берегу, но и обошел мыс с севера на юг, чтобы затем высадить баронессу как раз в том месте, где Сату-Ноу «срастался» с материком. Здесь все еще отчетливо просматривались полузасыпанные окопы, земля возле которых была испещрена воронками так, словно на нее обрушился метеоритный град.

– Хотите сказать, что именно здесь держали оборону моряки десантного батальона? – с волнением спросила Валерия, останавливаясь возле полуразрушенного блиндажа, в котором наверняка приходилось бывать и капитану Гродову.

– Как вы уже поняли, мы называли их «черными комиссарами». И командира их тоже до сих пор называют Черным Комиссаром.

– Мне известно, как вы называете русских моряков и как сами моряки называют вас, румын-фронтовиков.

Лейтенант подозрительно взглянул на баронессу. Он тоже прекрасно знал, с каким презрением относятся русские моряки к румынским солдатам, однако реагировать на колкий намек баронессы не решился.

А тем временем мыс, этот клочок чужой земли, был дорог Валерии уже хотя бы потому, что здесь все напоминало о капитане Гродове и его морских пехотинцах; что возле каждого блиндажа или дота, возле каждого пулеметного гнезда она могла возрождать его образ, фантазируя по поводу того, в каких ситуациях оказывался здесь командир бесстрашных морских десантников. Вот здесь, подобрав винтовку одного из убитых, он, возможно, помогал своим бойцам отбивать атаку румын; здесь, в этом наспех сооруженном блиндаже, пересиживал очередной артналет; а вон там, у пулеметного гнезда, с криком «Полундра!» поднимал своих морячков в контратаку, намереваясь завершить ее кровавой рукопашной схваткой.

А ведь могло случиться и так, что она оказалась бы вместе с капитаном на этом же плацдарме, в конце концов, она медик, пусть даже пока что недоученный. Если учесть, что Бекетов бросил капитана на этот плацдарм ради прохождения стажировки, то почему бы не испытать на этом же «полигоне смерти» и ее, грешную? Правда, тогда – уцелей она на этом полигоне – жизнь ее пошла бы по совершенно иному руслу, но стоит ли загадывать?

– Кстати, замечу, – растерзал ее зрительные и почти осязаемые иллюзии суховатый голос командира бронекатера, – что здесь проходил последний рубеж русских.

– Из этого следует, что они до конца удерживали мыс под своим контролем, что и было основной задачей десантников, – как бы про себя заметила Валерия.

– Именно с этого рубежа наши солдаты окончательно выбили их, очистив последний участок нашей земли.

– Ваш катер принимал участие в блокаде мыса?

– Нет, не пришлось.

– Вот видите, – с ироничной загадочностью улыбнулась баронесса.

– Но ведь здесь и не было никакой блокады, – попытался оправдываться Попеску. – Во всяком случае, со стороны реки. Так что моряки постоянно получали огневую поддержку судов, а также поддержку в живой силе, с восточного берега.

– Почему же вы не блокировали плацдарм со стороны реки?

– Из-за мощного огня русских корабельных орудий и береговых батарей, а также из-за минных заграждений наши бронекатера и мониторы так и не смогли прорваться даже к самому северному русскому селению на Дунае, то есть к порту Рени.

– Вот видите, – все с той же ироничной загадочностью повторила Валерия.

– Что вы хотите этим сказать?

– Удивиться хочу, что до сих пор вы так и не знаете, – стал мстительно жестким ее голос, – горстка этих самых «черных комиссаров» так и не пропустила ваших солдат через свою последнюю линию обороны, которую оставила ночью, организованно, по жесткому приказу командования.

– Извините, баронесса, у меня другие сведения, – сконфуженно проворчал лейтенант румынского королевского флота. – Официальные, смею вас заверить. Понимаю, вы – офицер союзного нам абвера, который считается ныне лучшей разведкой мира, но ваши замечания и колкости…

– Я появлюсь у трапа через десять минут, лейтенант, – прервала его Валерия. – Оставьте меня одну.

– Осторожно, здесь могут быть мины, установленные по приказу Черного Комиссара.

– Напрасные волнения, лейтенант. Лично мне это уже не угрожает. На одной из «мин» этого капитана я в свое время так подорвалась, что ни хирург, ни Господь собрать меня по частям уже не в состоянии, – по-русски ответила Валерия, всматриваясь при этом не под ноги, а в высокое, лишь слегка подернутое дымкой августовское небо. – Только произошло это не на мысе Сату-Ноу и вообще не здесь и не сейчас, а, как мне теперь кажется, очень давно, в другом мире и в другой жизни.

Русского языка этот румынский офицер не знал. Но даже если бы он владел им в совершенстве, вряд ли сумел бы вникнуть в тот истинный смысл, который закладывала в свои слова «аристократка монарших кровей», как представил ее Веденин, о жизни и судьбе которой лично он, Попеску, ровным счетом ничего не ведал.

В блиндаже еще сохранилась ветками и камышом устланная лежанка. Валерия присела на нее и почувствовала такую усталость, словно только что завершился очередной, возможно, наиболее ожесточенный за все проведенные здесь дни рукопашный бой. Она заметила в углу серый комок, осторожно взяла его двумя затянутыми в перчатки пальчиками и поняла, что это свиток бинта – пропитанного кровью, запыленного и ссохшегося. «Надо бы узнать, получил ли здесь какое-либо ранение Гродов», – сказала себе и аккуратно положила бинт на то место, на котором он лежал.

– Ну что, набрались впечатлений, баронесса? – поинтересовался лейтенант, уводя ее в сторону катера.

– Это даже не впечатления, а некое перевоплощение. Чувствую себя так, словно еще недавно была бойцом десантного батальона, который, отходя, оставил меня на прикрытие. Впрочем, возможно, он так и не отошел, а весь полег, и я – последняя, кто сражался в его окопах.

– У вас непостижимо развитое воображение, – передернула губы лейтенанта растерянная какая-то ухмылка. И баронесса мстительно отметила про себя: «А ведь представить, что в ипостаси последнего защитника плацдарма оказался он сам, этот „мамалыжник“ попросту неспособен!»

Сойдя на вилковский дебаркадер, Валерия тут же встретилась с командиром «Дакии». Отто Литкопф был предупрежден по рации о приближении важной гостьи и, воспользовавшись тем, что фон Гравс и штандартенфюрер находились на приеме у коменданта города, решил встретить ее лично, с невзрачным букетом каких-то полевых цветов в руке.

– Очень странно вы ведете себя, капитан-лейтенант, – тут же попыталась Валерия ошарашить командира судна своим натиском.

– Вы имеете в виду появление в руке этого букета?

– Я имею в виду то, что, несмотря на некоторую нашу близость, – лукаво сощурила она глазки, напоминая о сексуальных порывах, которые они вместе пытались когда-то гасить в ее каюте, – в любви вы мне так и не объяснились.

Этот выпад баронессы оказался настолько неожиданным, что на какое-то время капитан-лейтенант попросту застыл с приоткрытым ртом.