Михаил Серегин - Русский вор
– Жаль, – произнес наконец Шакирыч. – Мы ведь этот драндулет по запчастям восстанавливали.
– Я для него молдинги искал по всему городу, – вторил ему Славка.
– А рихтовки сколько было, – почти пропел горестно Шакирыч.
– Да, жаль тачку, ее хоть сейчас на выставку, – уныло произнес Славка.
– Сейчас уже вряд ли, – заключил Рамазанов.
Вспышка ярости, начавшаяся так внезапно, так же неожиданно и закончилась. Полунин остановился и отшвырнул монтировку.
– Сука, гнида, всю жизнь мне, паскуда, поломал и ничего об этом не помнит и знать не желает, – тихо проговорил он, словно разговаривая сам с собой.
Он развернулся и направился в сторону офиса. Шакирыч и Болдин молча и с опаской посторонились, пропуская своего шефа.
Однако в следующий момент случилась еще одна неожиданность, приведшая их в смятение.
Полунин, вдруг резко замедлив шаг, схватился руками за живот, согнувшись при этом пополам. Когда к нему подбежали Рамазанов и Славка, он уже упал на асфальт, стиснув зубы от нестерпимой боли.
– Иваныч, что с тобой?! – крикнул Славка, со страхом глядя на Полунина.
– Быстро заводи машину! – заорал на Болдина не менее его перепуганный Шакирыч. – Надо сейчас же везти его в больницу…
* * *Полунин постучал костяшками пальцев по крашеной белой краской двери кабинета, на которой висела табличка с надписью «Хирург».
Услышав разрешительное «войдите», произнесенное мягким мужским голосом, он открыл дверь и переступил порог. За столом сидел худощавый пожилой мужчина в белом, чуть великоватом ему халате.
– Простите, как ваша фамилия? – спросил хирург, когда Полунин уселся на стул перед ним.
– Полунин.
Хирург водрузил маленькие очки в золотой оправе на свой тонкий носик и принялся рыться в папках на столе.
– Так, так, так, – произнес доктор, вытащив одну из папок, – Полунин Владимир Иванович.
– Это я. Не тяните доктор, говорите, что там со мной приключилось.
– Ну что же, батенька, давайте посмотрим, что там у вас обнаружили. Информацию об обследовании, которое вы проходили в нашем медицинском центре, принесли мне только сегодня, – хирург раскрыл папку и углубился в чтение медицинских карточек и просмотр фотоснимков.
– Так, так, так, – снова произнес доктор, но уже задумчивым голосом. Он оторвался от изучения медицинских материалов и добавил:
– Ну что же, ложитесь на кушетку, я буду пальпировать ваш живот.
– Неужели всех этих материалов вам недостаточно? – недовольно спросил Полунин, кивнув на папку.
Он снял и повесил на стул кожаную куртку, расстегнул рубашку и лег на стоящую у стены кушетку.
Хирург присел рядом на край кушетки и, едва дотронувшись пальцами до живота пациента, произнес ровным, спокойным голосом:
– Владимир Иванович, вам необходима операция, у вас обнаружена опухоль в кишечнике.
Полунин рывком поднялся и сел рядом с доктором.
– Я не барышня, – произнес он, – совсем не обязательно меня было класть на кушетку, чтобы сообщить эту информацию.
Пожилой хирург развел руками.
– Простите – привычка с молодости. Еще в начале своей врачебной практики я сообщил одному юноше, что ему предстоит операция на селезенке. Бедняга так расчувствовался, что упал со стула. Обморок с ним приключился. И представляете – сломал себе руку. Так и пошел на операционный стол в гипсе. После операции его уже через две недели из больницы выписали, а гипс все еще был на руке.
– Спасибо за заботу, доктор, но в моем случае это лишнее, – произнес Полунин. – Меня в жизни не часто щадили, и я к этому привык. Я хочу знать всю правду. Скажите мне честно – у меня рак?
Доктор не ответил, он молча писал что-то на листке бумаги. Закончив, он протянул листок Владимиру.
– Вот возьмите, это направление на стационар в областную клиническую больницу. Они специализируются на подобных операциях. Чем скорее вы туда ляжете, тем лучше будет для вас. Опухоль значительная и, по всей вероятности, прогрессирующая. Боли, по вашим же словам, у вас усилились за последнее время.
– Вы мне не ответили, – продолжал настаивать на своем вопросе Полунин. – У меня… рак?
– Этого я вам сказать не могу, – ответил врач. – Из-за характерного изгиба восходящей кишки контоскопия не дала необходимого результата, поэтому биопсия не была произведена…
– Хватит, доктор, мне мозги пудрить медицинскими терминами, в которых я все равно ничего не понимаю, – оборвал Владимир речь доктора. – Я задал конкретный вопрос и прошу вас ответить мне как мужчина мужчине.
Хирург тяжело вздохнул и, посмотрев на Полунина поверх своих очков, сказал:
– Идите, батенька, в стационар, там вам все скажут. Раскроют животик, посмотрят. Если необходимо, то удалят, что нужно. Сделают биопсию, назначат лечение… если необходимо.
Он прервался и, вздохнув, снова подытожил:
– Словом, ложитесь на операцию, и чем скорее, тем больше у вас шансов выжить… Больше я вам ничего, к сожалению, не могу сказать.
* * *Он медленно вышел из здания медицинского центра и направился к машине. Усевшись за руль и закурив, Полунин с тоской подумал:
«Доктор явно недоговаривал, но и так все ясно – мои дни на этом свете сочтены. Похоже, все, что мне осталось в жизни – это операция, последующая тяжелая борьба с болезнью и, наконец, мучительная смерть от расползающихся по телу метастазов…»
Это показалось ему странным, но он думал об этом как-то отстраненно. Было лишь ощущение какого-то вязкого и дремучего отчаяния, разлившегося в его душе.
Полунин тяжело и порывисто вздохнул, пытаясь унять дрожь, охватившую его тело.
«Да и жил ли я вообще? Можно ли все то, что происходило со мной последние десять лет, назвать жизнью? Я все время боролся. Сначала за то, чтобы просто выжить, а потом за то, чтобы сделать свою жизнь нормальной, как я ее понимал. Как и многие, я стремился обезопасить и обеспечить свою семью, достичь определенного положения в обществе… И вот как только я, казалось бы, достиг почти всего того, чего хотел достичь, судьба, словно посмеявшись надо мной, снова лишает меня всего. На этот раз безвозвратно…»
На Полунина вдруг налетела такая вспышка ярости, что он что есть силы врезал кулаком по рулю машины, от чего зазвенел и задрожал мелкой дрожью не только руль, но и вся панель управления автомобиля.
– Черт! Суки позорные, что же они со мной сделали! – выругался он. – Тридцать три года! Мне только тридцать три! Многие мужики в этом возрасте только жить начинают. А я должен сдохнуть от рака. В то время как эти козлы, из-за которых я потерял здоровье, будут продолжать радоваться жизни, как делали это все время, пока я гнил в лагерях, а затем пытался выкарабкаться из той жизненной ямы, в которую они меня столкнули.
Ярость, охватившая Полунина, так же неожиданно испарилась, трансформировавшись в тихую жгучую ненависть Владимира к своим обидчикам.
И у него созрело решение, которое он счел для себя справедливым и единственно правильным.
– Нет, уроды, – сквозь зубы медленно проговорил Владимир, – так просто я не уйду. Я вам устрою прощальную гастроль, от которой вас всех в озноб бросит. Всю свою оставшуюся жизнь вы будете бояться даже своих воспоминаний обо мне.
Полунин завел двигатель машины и на огромной скорости рванул ее с места с таким свистом пробуксовывающих колес, что ближайшие прохожие в страхе оглянулись.
– Вот ненормальный-то понесся, будто ему жизнь совсем не дорога, – вымолвила какая-то бабулька вслед удаляющейся иномарке.
* * *– Да ты с ума сошел, – произнес Шакирыч, – зачем тебе это надо? Тебе лечиться необходимо, у тебя дел полно.
Рамазанов поднялся с кресла, в котором сидел, и нервно заходил по домашнему кабинету Полунина.
– Ну скажи, чего тебе не хватает? Ты еще молодой мужик, у тебя все есть. Деньги, процветающий бизнес, у тебя молодая жена, сын растет.
Сидевший рядом с Полуниным на диване Славка удивленно переводил взгляд с Шакирыча на Полунина, который тоже молчал, куря сигарету и стряхивая пепел в пепельницу, стоящую рядом с ним на диване.
– Так чего еще тебе не хватает? – повторил вопрос Шакирыч, остановившись перед Полуниным.
Владимир медленно поднял глаза на Рамазанова и сказал:
– Покоя, Эльдар, покоя.
– Какого еще покоя? – удивился Рамазанов.
– Покоя в душе, – пояснил Полунин. – Мне, может быть, жить-то осталось считанные недели. Я боюсь только одного, что, когда я буду умирать, перед моими глазами будут стоять насмехающиеся рожи этих козлов, которые поломали мне всю жизнь.
Полунин решительным жестом загасил окурок и твердым голосом произнес:
– Так вот, Эльдар, я хочу поменять выражения на этих рожах! Пусть на них будут видны лишь страх и уныние.
Полунин вынул из кармана рубашки пачку сигарет и снова прикурил, после чего добавил:
