Борис Бабкин - Последний Хранитель
Думаю, дело к тому идет, что скоро путинско-медведевское время закончится. Если бы другие партии сумели объединиться и выдвинули своего единого кандидата – конец и Путину, и Медведеву. Кстати, очень интересно, как они меж собой будут Кремль делить, – усмехнулся он. – Против «Единой России» уже не один и не два раза и в Питере, и в Москве выступления были. Доведут Россию до новой революции. Ведь все эти коммерсанты, которые чем-то правят, на работяг плюют, по большому счету. А зря, господа, – усмехнулся он. – Время может такое наступить, что с каждого спросят, и охрана не поможет. И знаешь, Таисия, – подмигнул он жене, – ей-богу, жаль простой народ. Вот сейчас цены на газ, на электричество поднимут, а люди получают по три-четыре тысячи. Возьми любую больницу районную, там так и получают. А на что жить, если получка вся на оплату коммуналки уйдет? А ведь детей еще кормить надо, одевать. Ладно еще оба родителя есть, а если мать-одиночка? Вот так и рождается преступность и ненависть в людях с малых лет. Почему его сверстники всё имеют, а такие, как он, вдоволь не наедаются. И всем плевать на это. Я это просто по-стариковски рассуждаю, – вздохнул он. – Наши, слава Богу, сумели в жизни место свое заиметь. Что касается нашей барыни, то молодец девка, – кивнул он. – И вполне возможно, я ей помогу…
– Это в чем же ты ей поможешь? – непонимающе спросила она.
– А это даже для тебе тайна, – засмеялся Лев.
– Значит, у нас перед носом дверь захлопнули, – процедил рослый кавказец. – Что делать будем? – зло спросил он.
– А что мы можем? – раздраженно спросил Алухан. – Меня просто выставил этот профессор, я даже в морду ему дать не успел…
– В морду! – презрительно перебил его кавказец. – Убивать надо. Я бы ее сам, собственными руками…
– Говорить легко, – усмехнулся Алухан, – а попробуй, доберись до ее личика. Не надо забывать, что при ней дела в гору пошли… Вернее, у фирмы. Ты, Реваз, что про это думаешь?
– Да тут, собственно, думать особо не надо, – процедил кавказец. – Уберем ее, а на ее место найдем подходящего человека…
– У тебя с головой не все в порядке, – усмехнулся куривший на диване рослый грузин. – Это же дело передается по наследству. Ухлопаем ее, и, считай, кончилась золотая жила. Хотя она, собственно, при ней кончаться начала. А ты сестру ее знаешь? – спросил он.
– Верка – это самое то, – усмехнулся Алухан. – На полгода ее хватит, а потом посадят и ее, и всех, кто с ней будет. У нее же связь с Горцем, – кивнул он. – А тот и наркотой, и заказами занимается. Правда, везучий фраерок. По-крупному ни разу не попадал. По подозрению брали, но доказать ничего не могли. Да и стоит за ним кто-то, – уверенно добавил он. – Вот он к Веруне и клеится. Правда, она его с собой по курортам не таскает, все думает какого-нибудь миллионера окрутить, забеременеть, и всё, считай обеспечена на всю жизнь. Если бы отец Березовой все оставил, хана бы настала и филиалу нашему, и питерской фирме. А Машка же еще и мехами занимается, и лесом. Разумеется, всё по закону. Мы тут с Царем планы строили: неплохо было бы кого-нибудь ей в женихи сосватать, – усмехнулся он. – Но это непросто. Она, говорят, слезы проливает на могилке своего суженого. О чем думает, что делать хочет – никто не знает. Конечно, если бы с ней договориться, дела бы пошли, – убежденно сказал он, – но налево она продукцию отдавать не будет. И подделку турецкую под своей маркой гнать не будет. Как на нее подействовать, мы не знаем…
– Дато тоже с Царем говорил, и ничего они не придумали. Царь вроде как Левана своего хочет на Верке женить, а уж потом Машку убрать. Дато Царю не доверяет. А ты? – спросил Реваз.
– Он грузин, как и мы, – усмехнулся Алухан. – Я не доверяю Царю, – качнул он головой. – Он в России уже и прописался, и бизнес свой начал. Налоги платит. Не верю я ему, и от золота он вроде как в сторону отошел. Не отказывается, но сам не участвует. Он же бывший комитетчик, опасность за сто километров чует, поэтому…
– Поэтому обдумывает, как с Березовой договориться, – подытожил Реваз. – Вполне может попробовать Левана сосватать. Только зря, не получится. Она грузин ненавидит, общается с ними только по работе. Мужика бы ей нормального, может, и оттаяла бы, – засмеялся он. – Но меня лично под пистолетом не заставишь попробовать с ней в любовь поиграть. Я, например, ее побаиваюсь, – честно признался он. – Неловко такие вещи говорить, тем более кавказцу, – сказал он. – Но я не умею лгать. При Березовой чувствую себя как привязанный волк при виде волкодава. В ее глазах ненависть. Конечно, она здравый человек и понимает, что нельзя ненавидеть весь народ из-за одного шакала, но тем не менее ей трудно сдерживать себя. Она потеряла любимого человека и не может его забыть. Я видел ее однажды на кладбище, просто узнать нельзя. Такая беззащитная, слабая, плачущая женщина. Тебе-то, конечно, не до жалости к ней. Она вас по рукам и ногам связала…
– Точно, – недовольно признался азиат. – Все пошло не так. Потеряли клиентов, потеряли деньги, и суммы немалые. И что сделать, чтобы вернуть хотя бы свои деньги, не знаем. Паша требует товар. И не поддельный, а настоящий. Имеет на это полное право, – утвердительно кивнул он. – А где его взять? – уже раздраженно спросил Алухан.
– Нам просто намекают, что наше время уходит, – криво улыбнулся Реваз. – Эту проблему можно решить кровью, но очень большой. Все надеются, что до войны дело не дойдет.
– А барыня где сейчас? – спросил Алухан.
– В Питере, – ответил Реваз.
Санкт-Петербург
– Уважаемая Мария Александровна, – с легким акцентом, по-русски говорил импозантный мужчина средних лет. – Мы с великим удовольствием организуем выставку-продажу вашего товара. Разумеется, за определенный процент, – улыбнулся он.
– И какой это процент? – неожиданно на чистом французском задала вопрос Мария Березова.
– Вы говорите по-французски? – растерянно пролепетал француз.
– А что вас удивляет? – насмешливо спросила Мария. – Странно. Все знали, что я говорю по-французски…
– Просто я не ожидал, – удивленно-торопливо заговорил на родном языке француз. – Но почему раньше вы…
– Зато я много услышала о себе как о женщине, – рассмеялась Маша. – И как о человеке. И знаете, Мишель, – улыбнулась она. – Я довольна оценкой ваших коллег и, разумеется, вашей.
Мишель, густо покраснев, опустил голову.
– Странно, но вы все четверо говорили, что не были бы против, если бы я родила кому-то из вас сына, – улыбнулась Маша.
– Простите, мадемуазель, – виновато, не глядя ей в глаза, прошептал он. – Мы, конечно, вели себя недостойно, и я прошу прощения от себя лично и…
– Да, собственно, ничего обидного сказано не было, – весело заметила Маша. – Просто мне было интересно слушать людей, которые были абсолютно уверены, что эта русская красавица, к сожалению, не говорит на всемирном языке любви. Но я почему-то думаю, что не услышала бы и половины того, что было вами сказано. Если бы вы знали, что я понимаю по-французски и неплохо разговариваю на нем.
– Миль пардон, мадемуазель, – вздохнул Мишель.
– Значит, выставка-продажа состоится? – уже серьезно спросила она.
– Обязательно, – заверил ее он. – И чтобы как-то замять недоразумение…
– Перестаньте, Мишель, – улыбнулась она. – Ничего такого, что бы могло меня оскорбить, сказано не было, и я благодарна вам за это. Потому что подобное было с американцами, и я там такого наслушалась в свой адрес, что просто не выдержала, и, сославшись на срочные дела, ушла. Поверьте, если бы я была обижена, я бы ни за что не призналась, что владею французским, и никогда бы не вела с вами деловых переговоров. И обязательно передайте вашим друзьям мое спасибо. Вы вели себя как настоящие мужчины, – засмеялась она.
– Поверьте, мадемуазель Мария, им будет не так смешно, – вздохнул он. – А вы красивая и опасная женщина, Мария, – смущенно сказал он. – Почему вы не замужем? – спросил Мишель и, опомнившись, вздохнул: – Простите…
– У меня был мужчина, который любил меня, и я любила его, – тихо заговорила Маша, – но он погиб в Осетии, а я до сих пор люблю его, и буду откровенна, – по-русски продолжила она: – Это очень тяжело. Потому что я понимаю – его никогда уже не будет со мной, и надо жить дальше. Я женщина и очень хочу быть мамой, – слабо улыбнулись она. На ее глазах Мишель увидел слезы. – Но не могу переступить через то, что было. Я часто бываю у него на могиле, и мне кажется, что я… – не договорив, тяжело вздохнула. – Извините, Мишель, – по-французски проговорила она. – Просто я понимаю, что вам это совершенно не нужно. Простите. И давайте вернемся к нашей беседе, – по-русски сказала Маша.
– Си, – улыбнулся он.
– Мария Александровна, – подошел к ней Иванов. – Вас очень хочет видеть какой-то Пономарев из Якутска. Насчет работы, – добавил он. – Он старатель.
