Сергей Дышев - Вы хотели войны? Вы ее получите!
– Доложу рапортом по команде, – ответил Родин. – А там – поглядим... Чему нас Родина забесплатно учила? Бить врага на земле, в воде и в воздухе.
Сказал Иван и подумал, что бравада, конечно, целебно воздействует на подчиненных, но у самого в душе было пасмурно и туманно: он, командир, не выполнил правила №1 на войне: любой ценой уничтожить напавшего врага. Тем более напавшего коварно и подло. Можно было сымитировать «придорожный бой с бандформированием», в котором геройски погибли Мирза и его подчиненные, еще варианты – устроить автокатастрофу, организовать «похищение», в конце концов, скинуть «святую» троицу с вертолета в глухое ущелье на скалы. А отсечь или заставить молчать полковника – тоже десяток способов нашлось бы. Но все эти досужие помыслы о молниеносной мести лишь растравили душу Родина. Нет ему оправдания, что допустил саму возможность для врага неожиданно и подло ударить в спину и скрыться. Время упустили на долгих и ненужных поисках, и враг тут же нанес второй удар. Страшный и горький результат был перед глазами: Шевченко в спальном «коконе» и Лагода, прикрывший глаза от боли и безнадежных мыслей о своем будущем...
Под лопнувшим небом у кладбищенских ворот
Хоронили Гриню Шевченко на одном из подмосковных кладбищ. Собралась вся группа, ребята – в непривычной гражданке, в темных тонах. Бориса Лагоду, бледного, как иней, с перевязанной культей, привез на машине Бессчетнов и не отпускал, поддерживал под руку. Отец Григория – крупной рабочей породы мужчина, держал крепко за руку статную женщину с властным лицом – мать Гриши, она была на грани срыва: не могла осознать, смириться, что ее единственного сына уже нет, и его за что-то убили в далекой азиатской стране.
Речи были недолгими и негромкими. Леденящий стук комков земли по багряной крышке гроба. Оглушительный гром оружейного салюта. Торопливый прощальный марш почетного караула. Дежурные слова соболезнования почерневшим от горя родителям.
Когда могильный бугорок покрылся цветами и венками, ребята, постояв еще минуту-другую, похрустывая по крошке гравия, побрели к выходу. Отец и мать, сами, как обелиски, застыли у черно-белого фотопортрета Григория Петровича Шевченко, «трагически погибшего при исполнении служебных обязанностей», не понимая и не желая понимать, почему за эти обязанности расплатился жизнью их сын. Родин задержался, хотел было еще раз подойти к родителям, пообещать помогать, но понял, что это сейчас будет ненужно, нелепо.
Иван догнал ребят, они ждали его за воротами кладбища.
– Жалко родителей, потерять сына ни за что ни про что, – он сглотнул комок и отвернулся. – Никогда себе не прощу.
Приходько положил Ивану руку на плечо:
– Не казни себя, Иван. Мы выполняли свою работу. А сверху, – он показал пальцем в небо, – нас предали и подставили.
Бессчетнов кашлянул:
– Помянуть бы надо нашего Гриню, Иван Родионович...
– Надо, – согласился Родин.
– У меня в машине, сейчас принесу.
Через пару минут Бессчетнов вернулся с сумкой на плече.
Кладбище прилегало к лесу, там и остановились на ближайшей поляне. Бессчетнов достал из сумки водку, стаканы, пару буханок хлеба и колбасу, разломал на части, раздал каждому по куску.
– Такое чувство, что он сейчас здесь, среди нас, – тихо произнес Конюхов.
Родин глянул на всех, у каждого из ребят было что сказать и вспомнить о боевом друге: сколько вместе исколесили фронтовых верст, цепляясь за скалы, дрались насмерть, уходили в ночные рейды, наводили жуть в тылу духов... И не теряли своих.
Но сейчас ни у кого язык не поворачивался говорить даже самые честные, справедливые, высокие слова.
– Давайте помянем нашего брата, Гриню, – негромко сказал Родин.
После второго поминального тоста Ивана прорвало, душу выворачивало, быть честными перед своими – и легче и труднее.
– Если б я не приказал лететь на Ба-Хайр, где мы потом логично грохнули караван с героином, Гриня был бы живой, и нас бы не подрывали... Прости, Гриша, тебе пришлось расплатиться за...
– Ты не прав, командир, – Приходько положил руку на плечо Родину. – Мы всегда воевали по-честному, ты сам говорил. И тот героин, который мы сожгли, уже не будет в России...
– А те духи, уже не будут возить дурь, – заметил Бессчетнов и добавил: – И даже гастарбайтерами не станут.
– Вся эта дурь не стоит Гришиной жизни, – жестко отреагировал Родин.
– В той партии, которую мы ликвидировали, миллионы доз, – заметил Приходько.
– Не о том сейчас спорим, замполит, – оборвал спор Родин. – Давайте, по третьей, за светлую память Гриши Шевченко. И за то, чтоб мы не забывали – что не отомстили...
– А что следствие, – возмутился Приходько, – совершено убийство, они думают расследовать?
– Я подал рапорт, в котором изложил все последние события, потом, как и все вы – давал показания следователю, – отреагировал Родин. – Следак из Главной военной прокуратуры мне все жилы вытянул, а потом мне доходчиво разъяснили, что моя версия с Мирзой и его нукерами абсолютно бездоказательна...
– Подожди, Иван, что-то я не понял, – удивился Приходько. – А кто же тогда мог убить в таком случае? Опять нас хотят обвинить?
– Не угадал. В наше подлое время, когда надо покрыть негодяев и предателей, придумали понятие: «третья сила». Помните, по Чечне, когда наши загоняли боевиков со всеми их полевыми командирами в горы и брали за горло, откуда-то сверху шел приказ – отступить. Вмешивалась «третья сила» в лице березо#вских и прочей сволочи...
– Ну, и что же это за «третья сила»? – нетерпеливо спросил Приходько.
– Естественно, наркомафия! – усмехнулся Родин. – По перспективной версии прокуратуры и МВД, преступление совершено членами организованной транснациональной преступной группировки как акт мести за уничтоженный караван с наркотиками... Когда мне довели это потрясающее открытие, я написал рапорт с просьбой разобраться, как этим транснациональным бандитам так быстро удалось установить участников операции?
– Ну, и что тебе ответили?
– А то, что я своевольно нарушил оперативные планы, что ликвидация контрабандистов без санкции руководства может обойтись мне слишком дорого и, вообще, стоить погон. Я сказал, что не надо меня пугать, и подал еще один рапорт – на увольнение.
Лопнувшее громом небо не поразило бы так ребят, как нежданное признание командира.
– А не поторопился? – первым пришел в себя Приходько.
– Нет. Выслуживаться перед негодяями не собираюсь. Так что, мужики, я вам больше не командир. Да и после гибели Гриши... не имею права.
Бессчетнов почесал свой квадратный затылок.
– Ну, чего, водку будем еще пить? Мне больше нельзя – я за рулем.
– Чего спрашиваешь – наливай! – махнул рукой Иван.
– А закуска есть? – вздохнув, спросил Приходько.
– Еще целая буханка! – мрачно порадовал Бессчетнов.
– Тогда – вперед, – скомандовал Родин. – И за живых можно теперь поговорить.
– Я предлагаю этот тост выпить за нашего командира, – сказал Бессчетнов.
– А я предлагаю за всех нас! – поправил Родин. – За наше братство.
Никто не возражал. Буханка пошла по кругу как единение жизненной силы и мужской дружбы.
– Командир, без тебя служба – не служба, – прервал воцарившееся молчание Бессчетнов. – Я тоже увольняюсь. Работу найду, уже предлагали. С нашим послужным списком – с руками и ногами оторвут. Или – мы у них оторвем...
Вдруг ни с того ни с сего расцвел Корытов.
– И я тоже, ребята, пожалуй, уволюсь. У нас второй ребенок намечается. Жена будет довольна, как кошка. Всю душу измотала: когда ты оставишь эту проклятую работу? А мне, мужики, одному неудобняк было уходить. Так что, вернусь в родное село, и пусть сбудется женское счастье!
Вздохов, осушив стакан с водкой, выдохнул:
– Командир, раз такие дела – увольняюсь в знак протеста и солидарности! – и зажевал сказанное куском хлеба.
Все посмотрели на Лагоду, как бы дошла и до него очередь. Борис отстранил поддерживающего его Бессчетнова, махнул культей:
– Ну, а я, ребята, – подчистую в отставку. По определению. Однорукий бандит.
– Лучше – однорукий Рэмбо, – поправил Бессчетнов.
– Тогда уж – Илья Муромец, – хмыкнул Борис.
– Ну, а я чего – один останусь? – без витийства рубанул Коля Наумов. – Командир! Увольняюсь. По списку!
– Ну, а ты – Сергей? – спросил Бессчетнов Конюхова.
Конюхов помолчал, глянул куда-то поверх его головы.
– Да и я ребята, честно говоря, давно уже для себя решил службу поменять: военную на духовную. В общем, хочу быть священнослужителем. Буду поступать в духовную семинарию.
– Серьезное решение, – после паузы оценил Родин.
Приходько, тайный поклонник Маркса, не преминул ввернуть по долгу замполитства:
– Будет, кому наши грехи замаливать.
– Ну, а ты как сам? – спросил Родин.
– Как, да как... – сердито ответил Приходько. – А я еще послужу... Зарезали вы меня, братцы! Прямо не ожидал!
