Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь
Из прихожей, снова заставив его вздрогнуть, послышалась переливчатая трель дверного звонка. Звонили настойчиво – сначала с короткими паузами, а потом и вовсе непрерывно, – и Андрей без труда, даже не закрывая глаз, представил себе пьяненького сантехника, который стоя, как лошадь, дремлет перед его дверью, используя кнопку звонка в качестве дополнительной точки опоры.
Досадливо крякнув (до чего же не вовремя!), он встал и под несмолкающее электронное пиликанье вышел в прихожую, с порога бросив прощальный взгляд на уютно освещенный низко опущенной лампой стол с компьютером, который с прежней властной настойчивостью манил его к себе.
3Оставив в покое посуду, про которую было точно известно, что она никуда не убежит, Женька подошел к окну, чтобы посмотреть, на что так уставился Шмяк, – уж очень необычно, даже жутковато он сейчас выглядел. Строго говоря, в этой ситуации следовало бы позвать кого-нибудь из медицинского персонала, но Шмяк пока что не собирался падать на ковер и отдавать концы – так, по крайней мере, показалось Женьке.
Во дворе, в паре метров от парадного крыльца, стоял густо облепленный грязным снегом красный минивэн с черно-желтыми шашечками на борту и оранжевым плафоном с буквой «Т» на крыше. Его боковая откатывающаяся дверь была открыта. На недавно очищенных от снега и уже успевших покрыться тонким слоем свежей пороши цементных плитах дорожки стояло инвалидное кресло какой-то мудреной, доселе невиданной конструкции – судя по некоторым признакам, не простое, а самоходное, на электрической тяге. У него были колеса с толстенькими шинами и сверкающими хромированными спицами и удобно изогнутое по форме тела, прямо как в гоночном автомобиле, сиденье из стеганой кожи. Женьке немедленно захотелось на нем прокатиться; изобретательный ум пятнадцатилетнего подростка тут же начал прикидывать различные варианты осуществления этой идеи, но Женька заставил себя выкинуть блажь из головы: можно было не сомневаться, что главврач Семен Тихонович обо всем узнает (потому что не надо забывать о камерах наблюдения, которыми буквально нашпигованы и здание пансионата, и прилегающая к нему территория), и то, что он узнает, ему, мягко говоря, не понравится.
Двое мужчин, один из которых был приятель Женьки, охранник Николай, а другой – незнакомый коренастый мужик в ярко-оранжевом пуховике и косматой волчьей шапке, на руках вынесли из машины и бережно усадили в кресло его владелицу. Это была хрупкая, чтобы не сказать тощая, дама лет под шестьдесят – то есть, с точки зрения Женьки Соколкина, глубокая старуха, которой уже поздно заботиться о здоровье и избавляться от вредных пристрастий. Она была одета в длинное черное пальто с пушистым воротником из чернобурки и шапку из того же меха, поверх которой был повязан белый пуховый платок. На руках у бабуси были белые вязаные варежки с каким-то узором, а на ногах – лаковые полусапожки. Эта легкая не по сезону обувь слегка удивила Женьку, но потом он сообразил, что ноги у старухи парализованы и ничего не чувствуют, и перестал удивляться.
Куда более достойной удивления была реакция Шмяка на прибытие этой безобидной старушенции. Женька готов был спорить на что угодно, что Шмяк испугался до полусмерти. Его странное поведение давно наводило на всякие мысли и подозрения, и, увидев, как он таращится в окно, Женька, грешным делом, ожидал обнаружить во дворе источник серьезной опасности – в зависимости от того, какими делами ворочал на воле Шмяк, либо полицейскую группу захвата, либо компанию вооруженных бандитов в черном джипе. Но там не было никого, кроме парализованной бабуси в самодвижущемся инвалидном кресле, ее спутника в мохнатой шапке и Николая, пугаться которого у Шмяка не было никаких причин. Вариантов объяснения Женьке виделось два: либо причиной испуга стал приехавший со старухой тип в оранжевом пуховике, либо Шмяк, который сегодня пьянствовал с самого утра, допился наконец до белой горячки, и ему начали мерещиться черти – для разнообразия не по углам, а снаружи, во дворе.
Старуха сделала нетерпеливый жест рукой, и мужчины, грузившие ее в кресло, отступили в стороны. Человек в оранжевом пуховике заговорил с Семеном Тихоновичем, который вышел встречать новую пациентку в наброшенном поверх белого халата пальто и с непокрытой головой. Его сопровождала старшая медсестра Изольда Вениаминовна. Вдвоем с Николаем она вознамерилась было помочь старухе въехать на крыльцо по пандусу, но та опять нетерпеливо отмахнулась и что-то сказала – судя по тому, как отпрянула Изольда, что-то довольно неприятное.
Ладонь в белой варежке легла на пульт управления креслом и сдвинула вперед рычаг, колеса повернулись, поблескивая хромированными спицами, и кресло легко покатилось вверх по наклонному пандусу. Почти на самом верху под колесо попал отставший от чьей-то подошвы ошметок спрессованного снега; кресло забуксовало, Семен Тихонович и Николай наперегонки бросились на подмогу, но старуха, упрямо закусив губу, сильнее надавила на рычаг, и кресло, вильнув, преодолело последние сантиметры подъема и вкатилось на крыльцо. Следом под скрывший старуху от глаз Женьки навес нырнула Изольда Вениаминовна, и Соколкин услышал, как внизу хлопнула входная дверь. Продолжая что-то обсуждать на ходу, за старухой последовали ее спутник и Семен Тихонович. Николай подхватил косо торчащую в сугробе деревянную лопату, забросил ее на плечо и отправился чистить дорожки. Смотреть во дворе стало не на что, если не считать одиноко торчавшего напротив крыльца такси, из приоткрытого окошка которого ленивыми струйками выползал, смешиваясь с мглистой дымкой ненастья, сигаретный дымок.
Шмяк повернулся к Женьке, казалось только теперь заметив его присутствие. Он понемногу приходил в норму: щеки порозовели, поджатые губы расслабились, и мутноватые, розовые от выпитого коньяка глаза смотрели как обычно, больше не напоминая парочку нащупывающих цель орудийных дул.
– Видал, какая фря прикатила? – с непонятной интонацией обратился он к Женьке. – Вот же с-с-с… Слушай, Иваныч, не в службу, а в дружбу! Покрутись-ка ты, браток, в коридоре, разнюхай, будь добр, что это за дамочка такая, как зовут, с каким диагнозом поступила, в какой палате ее разместили…
– Зачем? – набравшись нахальства, спросил Женька.
– Г-кхм, – откашлялся Шмяк. – Да как тебе сказать… Поухаживать за ней хочу. А что? Делать-то все равно нечего! Глядишь, женюсь на старости лет. В свидетели пойдешь?
– У меня еще паспорта нет, – принимая игру, напомнил Женька.
– Это ничего, – утешил его Шмяк. – Мы невесту попросим, чтоб чуток потерпела. Тем более что поспешишь – людей насмешишь. Верно?
Женька в ответ лишь пожал плечами. Все это было донельзя странно и непонятно. Но, как уже неоднократно упоминалось выше, Женька Соколкин в свои неполные шестнадцать лет был достаточно взрослым, чтобы понимать: жизнь полна вопросов, на которые нет, а зачастую и не может быть ответов.
4Сунувшись к дверному глазку и ничего не увидев, Андрей вспомнил, что на лестничной площадке как раз сегодня утром перегорела лампочка. Судя по наблюдаемой в глазок картине – точнее, по полному ее отсутствию, – штатный электрик управляющей компании тоже не торопился приступить к выполнению своих прямых обязанностей. «До вечера не явится – сам вкручу, – сердито подумал Липский. – А потом не поленюсь накатать жалобу. Накатаю, пойду в управляющую компанию и лично скормлю директору. Затолкаю прямо в эту сытую наглую рожу и заставлю проглотить, чтобы впредь неповадно было…»
– Кто? – спросил он, дождавшись паузы в несмолкающем трезвоне.
– Слесаря вызывали? – послышалось в ответ из-за двери.
Андрею немедленно вспомнился бородатый, жутко матерный, совершенно бессмысленный, но довольно смешной анекдот. Он был построен в форме монолога и начинался словами: «Слюсаря вызывали?» Отпирая замок, он вспомнил еще, что впервые услышал этот анекдот классе, наверное, в шестом – то есть в возрасте двенадцати-тринадцати лет, – и поразился тому, как бережно человеческая память хранит всякий мусор. Законы Ньютона проходят примерно в этом же возрасте, а поди-ка вспомни сейчас хоть один! Дудки! Зато анекдот про «слюсаря» – вот он, тут как тут…
Он открыл дверь и машинально отступил на шаг, поначалу всего лишь слегка удивившись. В следующий миг удивление уступило место другому, куда более неприятному чувству – сосущему, тягостному чувству страха и бессилия. Судя по всему, его давешние неприятности были только цветочками; теперь настало время собирать урожай, в связи с чем на ум ему пришел вполне резонный, но абсолютно бессмысленный вопрос: как, черт возьми, они пронюхали?
Причин этой бури отрицательных эмоций наблюдалось сразу несколько. Прежде всего, свет на лестничной площадке таки горел, из чего следовало, что на электрика Андрей грешил совершенно напрасно. Далее, «слюсарей» за дверью обнаружилось целых два, и одеты они были почему-то не в засаленные (да пусть себе даже и чистые) рабочие ватники, а в тонкие черные полупальто из шерсти австралийских мериносов. Никаких инструментов, необходимых для починки крана, при них не оказалось; гости были разного роста и телосложения, имели различный цвет волос – у одного темно-русый, у другого черный, как вороново крыло, – но из-за одинаково бесстрастного, как у каменных идолов, выражения лиц смотрелись, как однояйцевые близнецы.
