Леонид Влодавец - Большой шухер

Леонид Влодавец

Большой шухер

Часть первая. ЧЕРДАЧНЫЙ ВАРИАНТ

Пришитый

Симпатичным летним утречком владелец видавшей виды «шестерки» собирался на дачу. Спустился с шестого этажа на лифте, вышел во двор и направился к гаражам, стоявшим двумя неровными шеренгами вдоль забора из железных пик и кирпичных столбов. Забор отделял двор от позабытого-позаброшенного провинциального Парка культуры и отдыха.

Первый взгляд, само собой, автовладелец бросил на замок своего ядовито-зеленого бокса. Замок висел на месте: большой, амбарный, безо всяких там электронных хитростей. Хозяин «Жигулей» был человек пожилой, старых взглядов и привычек. Ему не верилось, что штуковина, открывающаяся легким нажатием нескольких кнопочек с цифрами на пульте, похожем на калькулятор, надежнее, чем это творение слесарного искусства.

Полязгав ключами, консерватор открыл гараж и убедился, что «шестерка» стоит где ей положено. Произведя необходимый осмотр, прогрев движок, автолюбитель выкатил свою пожилую подругу из бокса и вылез закрыть за собой ворота. Закрыл одну створку, закрыл вторую и охнул от неожиданности…

Между его ядовито-зеленым гаражом и соседним, красно-коричневым, был небольшой промежуток, заросший крапивой. Там же пророс упрямый побег тополя, выбросивший весной целый пук веток. Об этом автовладелец знал, но поскольку тонкое деревце ему пока не мешало, не обращал на него внимания. Наверно, именно поэтому, открывая дверь гаража, он не заметил, что оттуда, из тополевого кустика, проглядывают две босые зеленовато-желтые мертвецкие ступни.

— Ох ты, мать честная… — сдавленно вырвалось у человека, который особо не боялся трупов, но по богатому жизненному опыту понял, что теперь его мирная и спокойная жизнь надолго будет нарушена. То, что сегодня ему скорее всего не удастся съездить на дачу, потому что придется давать кучу показаний разным правоохранителям, быть свидетелем или понятым, было лишь первыми неприятностями, потом начнутся вызовы в прокуратуру, беседы со следователями, которые, возможно, его, ни в чем не повинного обывателя, заподозрят в причастности. А что, если какие-то случайные обстоятельства подкрепят эти подозрения? Тогда арест, СИЗО, тюрьма… А может, и хуже. Вдруг убийца, спрятавший труп, — где-нибудь рядом, к примеру, за забором в Парке культуры и отдыха? И вдруг он решит, будто владелец «шестерки» не только пятки трупа увидел, а как спрятал злодей тело своей жертвы?! И станет для него автомобилист опаснейшим свидетелем. А таких свидетелей обычно убирают…

В общем, неприятно стало ему, тоскливо. Правда, минут через пять автовладельца клюнула счастливая мысль: может, сделать вид, будто он и вовсе не заметил покойника? Не заметил ведь, когда к гаражу подходил! Не заметил. Тем более мог не заметить, когда выезжал из гаража. Никого вокруг нет, все соседи еще спят: в субботу на работу не надо. Не видел — и не видел, кто чего скажет? И дачник поскорее сел за руль своей заслуженной «шестерки», торопясь убедить самого себя, что ничего не видел, ничего не слышал, никому ничего не скажет…

Он катил по пустым и прохладным от прошедшего ночью дождя улицам, постепенно успокаиваясь и уговаривая себя, что никакого преступления не совершал. Просто промолчал и не стал поднимать шума. Кому охота неприятности наживать, тот может их наживать, а он не дурак.

Когда дачник уже выехал за городскую черту, примерно спустя полчаса после того, как он увидел труп, во двор вышла старушка с собачкой. Обыкновенной такой собачкой, беспородной, коротконогой и веселой по молодости лет. Вырвавшись из тесной квартирки на свежий воздух, собачонка весело затявкала, задрала хвостик и взялась носиться по двору. А старушка, доковыляв до освещенной утренним солнцем скамеечки, стоявшей у клумбы посреди дворового скверика, примостилась на мокром и изрезанном ножами сиденье, подстелив пластиковый пакет. Поглядела на синее небо, еще не закопченное дневной гарью, подставила морщинки и бородавки добрым, еще не палящим, солнечным лучикам. Порадовалась душой чахлой зеленой травке, каким-то самосевным цветочкам, проросшим на клумбе, тополиным листьям, с которых ночной дождь смыл пыль… Погрустила про себя, понимая, что недолго осталось тешиться этими последними в жизни радостями, уповая на милость Божью, загадала, что увидит ли летнее солнце в будущем году. Или хоть снег нынешней зимы…

Собачка между тем, пользуясь свободой, забежала за гаражи, подняла ножку около деревца, росшего в углу у забора, полаяла еще немного, оповещая мир о своем существовании. Но тут порыв ветерка подул с другой стороны, и в чуткие собачьи ноздри проник незнакомый запах.

Запаха этого годовалая собачонка еще не чуяла ни разу, но инстинктивно ощутила страх. Генная память, накопленная сотнями поколений разношерстных предков, хранила в себе банк самых разных запахов: «вкусные», «приятные», «неприятные», «опасные» и так далее. Тот, который долетел до ноздрей животины с порывом ветерка, относился к категории «страшных».

Задорное настроение собачонки словно рукой сняло. Поджав хвост, она выскочила из-за гаражей и, скуля, затрусила к скамеечке, где сидела хозяйка. То есть то самое существо, которое кормит и от всего на свете может защитить. В том числе и от страшного-престрашного запаха.

— Чапик! Чапик! — забеспокоилась старушка. — Что случилось, маленький? Кто тебя обидел?

Умел бы Чапик говорить, сказал бы, конечно, что почуял страшный-престрашный запах. Но говорить он не умел: собакам в отличие от людей такое умение не положено. Однако вопрос он понял и попытался объяснить причину своей тревоги доступным для себя способом: уцепился за хозяйкин подол и, поскуливая, потянул за собой.

— Домой надо? Домой захотел?

Но Чапик потянул хозяйку к гаражам.

— Что там такое? — хозяйка с трудом встала с лавочки и, опираясь на клюку, двинулась за Чапиком.

Чапик то выбегал вперед, сердито рыча и гавкая, то возвращался, если чуял, что хозяйка отстала.

— Ну, куда ты бежишь? — проворчала старушка. — Зачем ты меня сюда привел, а? Знаешь ведь, что я не переношу бензина. Пошли назад, Чапик!

Но не тут-то было! Чапик бежал именно туда, откуда исходил страшный запах. Вот недогадливая хозяйка! Беспокоится из-за какого-то бензина, когда тут таким страшным пахнет!

И старушка, кряхтя и охая, засеменила побыстрее, насколько ей позволяли синюшные варикозные ноги. Больше всего она боялась, что там, за гаражами, окажутся приблудные бездомные собаки, которые разорвут ее маленького глупого Чапика или не дай Бог заразят бешенством.

Поэтому, когда обнаружилось, что между двумя рядами гаражей нет никаких собак, у старушки вырвался вздох облегчения. Однако Чапик, подбежав к промежутку между гаражами, остервенело залаял и, подскочив к тополиному побегу, вцепился зубами в торчащую из-за листьев ступню. Но тут нечто из звериной генной памяти подсказало, что этого делать нельзя, что это вредно и опасно. И Чапик, разом оборвав лай, шарахнулся назад, поджал хвостик и жалобно заскулил.

— Что ты, маленький? — Хозяйка еще ничего не видела, а потому не поняла перемены в поведении собачки. — Кошка поцарапала, да? Сейчас мы ее прогоним, будет знать…

И старушка, сделав несколько неверных шагов, подошла к топольку и, вытянув свою клюку, отогнула побег в сторону.

— Ax! — вырвалось у нее, и в тот же миг усталое и больное сердце бешено заколотилось, в голову хлынула кровь, красная муть поплыла перед глазами, мир завертелся, земля ушла из-под ног…

Чапик сперва ничего не понял. Никогда еще он не видел, чтобы хозяйка так быстро и резко меняла вертикальное положение на горизонтальное. Обычно, укладываясь спать, старушка сперва присаживалась, а уж потом, покряхтывая, ложилась на бок, не без усилий втягивая ноги на диван. А тут — р-раз! — и грохнулась на спину. Никогда за весь свой единственный год жизни Чапик такого не видел. И уж тем более ему ни разу не помнилось, чтобы хозяйка ложилась спать на улице.

Если бы Чапик умел говорить! Он бы, наверно, тут же закричал: «Бабуля! Ты что, с ума сошла, на улице падать?! Опомнись!» Но ничего, кроме визгливого лая, он издать не сумел. Потянул зубами за подол — никакого эффекта. Хозяйка лежала неподвижно, и хотя пахло от нее почти так, как всегда, лицо стало незнакомым. А глаза были открыты и не двигались. Нет, это она не спать легла. Ведь когда спят, то глаза закрывают, и люди, и собаки, и кошки — все те живые существа, с которыми доводилось иметь дело Чапику. И непонятно, от чего ему стало страшно-престрашно, тоскливо-претоскливо. Чапик сел на задние лапы, задрал мордочку в небо и впервые за всю свою недолгую жизнь испустил тонкий, протяжный вой…

За пару минут до этого дворничиха, толстая, краснорожая и бездетная разведенка, накануне крепко гульнувшая, вышла во двор с метлой и совком. Она увидела из окошка, как старушка с Чапиком отправилась на прогулку, а как ушла за гаражи — проглядела. И очень расстроилась, потому что ей ужас как хотелось узнать, что там вчера происходило в «Санта-Барбаре», которую она не посмотрела из-за пьянки.